Татьяна Тихонова - Вопль археоптерикса

Часа полтора прошло, в очередной раз выскочили на солнышко – мать честная! Эскадрильи-то две летят. Где-то в облаках мы с немцами перемешались – эскадрилья «Дорнье-217» с нашими прямо через одного. Мы, значит, с задания, а они, полные, – к нам. Сначала ни мы, ни они толком не осознали, что случилось, – пялились друг на друга, головами крутили, глазами хлопали. Потом очухались и давай друг друга пулеметами поливать. Комэск кричит – ниже идти. Правильно, мы их лучше достанем. Я думал, немцы то же самое сделать попытаются, ан нет, заметили наш маневр, и хоть бы что. Оказалось, у них под фюзеляжами тяжелые пулеметы, никакой мертвой зоны. В общем, порешетили друг друга беспорядочно, мы – верхним тяжелым вооружением, а они – нижним, да и потеряли, что называется, контакт с противником после входа в следующий облачный фронт.

Потерять потеряли, но и связи у меня не стало. Ни с эскадрильей, ни внутренней. Толкнул Алексея – доберись до радиста, что там случилось? Вернулся за пакетом первой помощи, сам весь в крови.

– Плохо! – кричит. – Куски от Слесарчука.

Но потащил медпакет обратно – значит, было что бинтовать.

Сели, моторы заглушил, проорал механикам: давайте носилки. Медбрат прибежал. Не опасно, оказалось, только выглядело страшно. Очередью рацию разворотило, даже кабели замкнуло. Лампы вдребезги, и стеклом Слесарчуку всю грудь нашпиговало. Не глубоко, под кожу только. Но крови! Истек бы, если бы Алексей его бинтами не перетянул.

Раны пустяковые, но много. Да и стекло засело под кожей. Отправили старшину в госпиталь. Он оказался единственным, кого в той суматохе зацепило. А еще одна машина до дома не долетела – сели ребята на вынужденную посадку, хорошо, что уже на нашей стороне.

И тут так совпало, что Сергей, командир того экипажа, Красную Звезду получил. Пока самолет тыловики притащат да пока механики починят – выписало начальство ему две недели отпуска.

У меня наоборот – машина в порядке, а экипаж некомплектный. Вот я и выпросил у комэска их Костю к себе, вроде бы временно. А сам только и думал, чтобы это временно в постоянное превратить. Мальчишка, конечно, – девятнадцать лет, дисциплины никакой, зато не подлый, а остальное не важно. Но не пришлось перетаскивать, получилось само собой. Отправились на переформирование, причем машины с экипажами в одном направлении, а весь некомплект в другом. Куда уж Серега после отпуска попал, куда экипаж его – не знаю. И про Слесарчука ничего больше не слышал…

– Что-то мне наши ессентуки уже вот где, – сказал я, проведя рукой по горлу.

Местная вода вызывала проблемы у всего экипажа. И не то чтобы она была совсем уж плохая. Мутноватая, это да, пить неприятно – не знаешь, какую гадость с этой мутью пьешь, но ничего. Однако действовала она подобно плохонькой касторке, медленно и верно. И кипячение лишь немного отдаляло эффект.

– Нельзя ли как-то улучшить? Петр Иваныч, что обычно делают, если в колодце вода плохая? Может, туда что-нибудь бросить можно?

– Оставляют этот колодец и роют другой, – пожал плечами Галюченко. – Когда весной колодец заливало, мать складывала тряпицу и цедила для младшего брата. Потом кипятила. Живот у него сильно пучило, орал ночами.

– Может, она страшно полезная, вода эта, самогон тоже младенцам не наливают, а мы ничего, за милую душу употребляем! – крикнул Алексей с крыла «ланка-стера». И в мою сторону доложил: – Левый двигатель на трех винтах еле держится, я говорил уже. Как не отвалился, когда падали? Проша, ну, ты нашел? Сколько я тут буду скворцом на жердочке сидеть?!

Я глянул мельком на люк «ланкастера». И правда, Прохора давно было не видать. Он некоторое время назад по просьбе Алексея ушел искать отвертку. Я усмехнулся. Похоже, Прохор опять сидит возле своей машины, переключает, прислушивается. И там внутри что-то попискивает, лампочками моргает, а физик завороженно губами шевелит и на листочке пишет-пишет.

В люке показался Проша. Лицо такое, будто с луны свалился. Выбрался с удрученным видом и противогазом в руке. Нет, отвертку точно не нашел, зато вот что приволок.

– Можно воду попробовать очистить, – сказал Проша, махнув противогазом, и тихо добавил: – Он меня сейчас убьет, я отвертку потерял.

– Не, не убьет, Проша, – ободрил Костя, – пригвоздит словом.

Алексей сидел на крыле и ждал, уставившись в небо. Припекало его там, должно быть, как на сковородке.

– Ну?! – резко повернулся штурман.

– Так нет отвертки-то, – развел руками Проша.

– Да твою же… А сказать нельзя сразу?! Опять возле своей машины сидел!

Уши физика принялись медленно багроветь. Но штурман больше ничего не добавил и спрыгнул с крыла. Константин разочарованно пошурудил в костре.

– Вон она торчит, – сказал Галюченко спокойно и между делом, как если бы сказал: «Садитесь кушать, все остыло», и кивнул на рукоятку, видневшуюся чуть поодаль на вытоптанном месте. – Сам же вчера бросил в мелкого, того, что из костра ужин утащил. Не стыдно, не?

– О! Она, – невозмутимо выдернул из земли отвертку Алексей и как ни в чем не бывало спросил Прошу: – А чего противогаз притащил?

Тот сопел и пытался отсоединить заклинившую крышку фильтра. Открыл. Понюхал. Покачал головой.

– Вкусно это точно не будет, слышал, такая вода напоминает фурацилин. Но хоть травиться перестанем.

Мы молчали. Фурацилин употреблять тоже как-то не тянуло, хотя, наверное, именно он и был бы к месту после употребления местной воды. Проша оторвался от противогаза, обвел нас глазами, восторга не увидел.

– Коробки-фильтра надолго не хватит, но попробуем хотя бы.

– Мне это нравится, – не очень уверенно сказал Галюченко. – А куда воду лить-то?

– В маску, – еще неуверенней сказал Проша, взял блокнот, карандаш и посмотрел на нас.

Написал «фильтр» и нарисовал перевернутый противогаз.

Костя заглядывал через плечо, Галюченко даже привстал. Я со своего места видел рисунок перевернутым, и это вдруг напомнило детство.

…Мама рисует брату зайца, я напротив нее стою. Мне-то давно понятно, что это заяц, еще только уши показались. Я этому мальку подсказываю. А мама говорит: «Нет, это не заяц, Миша» – и рисует кота вверх ногами. Ноги у кота толстые, как уши у зайца, и спина дугой. Мама смеется.

Как они там сейчас с бабушкой в Ленинграде? А мы как идиоты здесь, в прошлом, застряли. Хоть Мухалев и сообщал, что самое страшное позади. И мама написала наконец-то письмо: «Миша, у нас все хорошо, жизнь налаживается», так и я ей написал: «Мама, не переживай, у меня все отлично».

Написал после того, как экипаж Рябцева подбили, ребята свалились далеко за линией фронта. Ничего о них не известно. Вот такое получалось «отлично»…