Татьяна Тихонова - Вопль археоптерикса

И тут до нас доходит, что первая – это и не зверюга вовсе, а так – щенок, детеныш. Мамаша его погулять выводит. Вот эти щенячьи следы Галюченко за корову нам продать и пытался.

Сидим, языки проглотили. Звереныш бегает, за ветки дергает, аж деревья трещат, клювом легкий танк пробьет, если ткнет посильнее. И мы в первом ряду зрительного зала.

Внизу, по тропе, отряд мелких обратно марширует, и как-то у них получается под копыта нашей корове не попадать. Мамаша на них ноль внимания – не опасны для ребенка. А нам пошевелиться страшно, мы крупнее, а то бы пристроились в хвост колонны, да и убрались прочь строевым шагом, на цыпочках.

Нам показалось, что до вечера сидели, спины намертво застыли, пошевелиться страшно. Потом посмотрели по часам – двенадцать минут только прошло.

Убралось звериное семейство, тогда мы и отдышались. Шли домой, в лагерь, радовались, что не успели говядину подстрелить. Не дала бы нам ее мамаша слезть с того камня.

По пути Алешка сказал тихо:

– Да-а. Наступила бы ногой, та, что покрупнее, и не видать Соне чучела птеродактиля в подарок.

– Сам ты чучело, – почему-то огрызнулся я.

Вечером не спалось. Сидели вокруг костра, подбрасывали сухие ветки. Или, может, это листья такие? Веселая у нас компания – военный пилот, штурман – то ли по морю, то ли по небу, мальчишка-связист, крестьянин и физик в придачу. А вот ботаника ни одного.

Странная растительность динозаврам досталась, для костра совсем неподходящая. То колючая, а то водянистая, ткни пальцем – сок липкий течет. Сохнут дрова долго, а высохнут – так закостенеют, что не переломить. Зато горят как порох, только успевай подбрасывай.

Весь вечер в игру играем «подбрось ветку в костер». По кругу. Я положил, потом Костя, потом Алексей, он следующим сидит, Проша, Петр Иванович, и опять я – по кругу. И сидеть вот так тошно, душно, и спать еще рано. А от костра отойди или дай ему погаснуть, и стаи насекомых начинают расправляться с тобой, темнота дышит в спину, подползает, подходит к тебе и обнюхивает. И ты опять оказываешься у костра.

Не в первый раз эта игра, каждый вечер. Уже и переговорили почти обо всем.

– Узнать бы, как там дела, – нарушил тишину штурман.

– Может, погнали уже фрицев, – сказал Костя.

Опять замолчали. А что тут скажешь? Каждый только об этом и думал.

– Гонят, – сказал я. – Гонят, даже если отступать приходится, все равно сил набираются и гонят. Это как просека. Кажется, не по силам то, что свалилось, не выбраться. Но надо выбираться.

Опять повисла тяжелая тишина. Я рассмеялся и сказал:

– А если бы задание выполнили, то какая радость была бы.

– Никто бы больше не умирал, – кивнул Прохор. И встрепенулся: – Но все ведь могло получиться, ведь могло!..

– Могло, – решил поддержать упавшего духом физика Костя и мечтательно прищурился: – Красную Звезду бы, наверное, дали…

– Бери выше! Героя! – строго сказал бортстрелок, глаза его смеялись, глядя на радиста.

– Ох ты, не может быть!

– А от девушек, Константин, отбоя не было бы, – вставил Алешка.

– О! Это хорошо, – приподнявшись на локте, ответил радист.

– Старшего сержанта, может быть, дали бы, а мне, получается, младшего, – рассуждал Галюченко.

Все рассмеялись. И опять замолчали. Подумалось – сейчас бы назад, в эскадрилью. Объявили бы вылет. Долетел до цели, отбомбился. Ты в строю, вместе со всеми, каждый делает свое дело, и победа, она все ближе.

А Прохор – персонаж бесцеремонный – вдруг спросил:

– А почему ты, Михаил, до сих пор майора не получил или подполковника? В Испании ведь воевал, много ли таких опытных?

Ну что ответишь? Не получил, да и все.

– Знаешь, Проша, мне в кабине как-то больше нравится, чем людьми командовать.

– А комэск ваш разве не летает?

Да, от физика не отвяжешься.

– Летает. Но и командует.

Думал, закончили разговор, но Алексей объяснять взялся. Зря.

– Знаешь, Прохор, что такое дисциплинарный залет?

– Ну, в принципе знаю.

– А я все равно объясню. Вот, скажем, ты лейтенант и хочешь стать старшим лейтенантом. Нет, для тебя понятнее так – ты профессор и хочешь стать старшим профессором.

– Я не профессор, – застеснялся Проша.

– Не важно. Все документы собрал, в папку подшил, а тут раз, и по пьянке в милицию попал. Или даже не ты, а студент, за которого отвечаешь. Каково развитие событий? Правильно. Партсобрание, выговор по линии, и папочка твоя идет прямиком в мусорную корзину.

– Так ты что, с водкой… того? – выпучил на меня глаза непрофессор.

Ответ подобрать мне Алексей не дал:

– Не понимай слова буквально, это не физика, да и про студента я не зря вспомнил. В общем, до Петра Ивановича летал в экипаже цыган. Так и звали его все Цыган, даже комэск так называл. Хороший парень, какой за своих последнее отдаст и сам костьми ляжет, а вот с дисциплиной не дружил. Кто в авиации с ней дружит, кроме начальства? Пока на земле, мы не при деле, а после взлета – и захочешь, не нахулиганишь. Тем более если стрелок – сиди в своей будке, хвост разглядывай, пулеметами ворочай. Даже ноги вытянуть негде.

– Про ноги это точно. Но бомбардировщик без стрелка, что хата без собаки… что язык без мата, не подраться, не побрехаться, – проворчал Петр Иваныч, лежавший на боку, опершись на руку. – Ишь, хво-ост разглядывай, много ты там, в своей нижней кабинке, понимаешь.

Он плеснул из кружки в костер. Полено лопнуло с треском. В кустах зашуршала с перепугу какая-то живность. Взлетели искры, и жирные хлопья пепла стали оседать в котелок с закипавшим будущим чаем. Чай гоняли непрерывно – пить хотелось, воду эту некипяченой лучше было не употреблять, а теплой – не напьешься.

– Фигура речи, Петр Иваныч, фигура речи! – Штурман засмеялся, подался вперед и помахал ладонью над котелком, разгоняя пепел. – Так вот, Цыган пару раз залетал, но по мелочовке. То самогон у кого-то местного выжулил, не заплатил. Хорошая, кстати, выпивка оказалась, мы оценили. Местный – жаловаться, а замполит ему – самогон-то у вас законный, товарищ штатский? В общем, прикрывали Цыгана в эскадрилье.

Но один раз зашкалило. Осень дождливая, погода всю авиацию надолго приземлила. Цыган и пропал куда-то. Два дня не показывался, вернулся довольный. А через час синие фуражки пожаловали. Шум, скандал. Оказалось – у обозников конский табун одолжил, целых одиннадцать штук, и гонял их по полям в окрестностях. Спрашиваем: «Зачем тебе лошади?» – «А! – рукой машет. – Вы не поймете. Я душой отдохнул. Все равно ж убьют, так теперь и не жалко». Но это он потом сказал, а сначала молчал, только улыбался.

Михаила, естественно, как командира звена, в штаб полка потащили. Он сориентировался и вину на себя взял. «Перестарался, – говорит, – рядовой. Нам надо было самолет неисправный вдоль поля перетащить, почти двадцать тонн с грузом. Я и дал подчиненному задание – обеспечить транспорт, а он перестарался. По малограмотности». В общем, остались приезжие ни с чем, Цыган на губе по приказу комэска посидел, да и все. Только когда Михаила к званию представили, документы сразу и вернулись. Вроде как не пойман – не вор, но осадок-то остался.