Патрик Дункан - Дракула против Гитлера

под угрозой срыва, а ведь я был готов и даже более чем желал приступить к своей миссии, которой я так страстно желал, а тут те самые люди, которые, как

я надеялся, должны были организовать и повести меня в бой, заговорили о ее прекращении. И я пришел в большое уныние, так как главная моя цель исчезла.

«Расскажи, Фаркаш, что творят эти сволочи», подтолкнула его Люси.

«Арестовывают людей на улице и в домах», ответил Фаркаш. «Арестовывают – это даже неправильно будет сказать. Хватают. Без всяких обвинений. Людей просто…

забирают, похищают. Цыган, евреев, всех других. Иногда родственникам говорят, что эти задержанные подозреваются во «враждебной деятельности», но чаще всего

оснований вообще не называют».

«И местные власти ничего не делают?», спросил я.

«Констебль Чиорян покинул Брашов», бесстрастно сказал Ван Хельсинг. «Он решил некоторое время погостить у своей сестры в Белграде».

«Я была о нем лучшего мнения», разочарованно сказала Люсиль.

Пока они обменивались слухами и известиями, мое внимание было приковано к этому восхитительному сыру и ножу, когда его передавали по кругу. И я с нетерпением

ожидал своей очереди, с аппетитом его предвкушая. Я уже налил в свою кружку еще этого пьянящего крепкого вина и тайком урвал еще один кусок этого чудесного

хлеба.

«Никто и не знал, что у него есть сестра, а тем более в Белграде», сказал Фаркаш. «Отец Петреску обратился к Папе Римскому. Ватикан ответил, что это политический

вопрос, а не экуменический, а они вне политики».

«Pula calului in virful dealului»*, презрительно прошипел Павел.

- - - - - - - - - - - - - - -

* «Конский член, торчащий на вершине холма» (рум.) – странного смысла румынская поговорка антирелигиозного характера, имеет оскорбительный смысл против

попов, а также толкование: «Не делай то, как учит поп». См. об этом ЗДЕСЬ. – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - - - -

«Кроме того, наши обращения к правительству Антонеску также остались неуслышанными», добавил Ван Хельсинг. «И мы должны противостоять этим зверствам сами».

«И эта зверства усиливаются», сказала Люси. «Имели место изнасилования, похоже, ничем не спровоцированные; опасности подвергается каждая женщина, сталкивающаяся

с немцем. Семьи держат своих дочерей и жен дома взаперти, не позволяя им выходить на улицу ни днем, ни ночью. Даже в церковь не выпускают. И когда нацисты

врываются в дом, женщин приходится прятать под кроватями, в шкафах и сундуках, даже в бочках. И все равно, некоторых из них… находят».

Стало ясно, что Люси, пока отсутствовала сегодня, занималась не только организацией встречи руководства Сопротивления.

«А также много случаев воровства», рассказал Павел. «Выносят имущество, не только деньги, но и драгоценности, столовое серебро, снимают картины прямо со

стен. Все, что заблагорассудится».

«Беспокоишься насчет… вещей», с укором сказала ему Анка. «Когда насилуют, пытают и убивают людей?»

Она повернулась ко мне и посмотрела на меня, возбужденная, своими воспаленными глазами: «Эмиля Русу они заподозрили в том, что он из наших, и убили прямо

у него на глазах всю его семью, пытаясь заставить его признаться. Восьмилетнего сына, десятилетнюю дочь, жену – перерезали им горло на глазах у отца, который

не в силах был ничего сделать. Он плакал и кричал, чтобы убили его, а не их. Что он ничего не знает. Ничего. И это правда, он ничего не знал. И тогда они

расстреляли его, по очереди».

«Это достоверно известно?», спросил я, так как знал, что слухи часто бывают преувеличены.

«Его семилетняя дочка была в комнате, пряталась, съежившись на высоком шкафу, где отец спрятал бедную девочку». Анка злобно сверкнула на меня глазами,

и я почувствовал, что получил выговор, как следует.

«Беда в том, что эти бесчинства в деревнях меркнут по сравнению с тем, что происходит в замке», мрачно произнес Фаркаш. «Анка внедрила туда нескольких

своих людей».

«Болтай поменьше», предупредила Анка.

«Разумеется», кивнул Фаркаш. «Но мы следим, как там те, кого схватили».

«Похитили», поправил Павел.

«На данный момент в замок отвезено четыреста двадцать два человека», продолжал Фаркаш, не обращая внимания на резкое замечание своего товарища. «Семьдесят

три из них оттуда выпущены».

«И каждый из них подвергался пыткам», сказала Анка. «Самым ужасным. Им сдирали кожу со ступней. А потом заставляли ходить. Невыносимая пытка». Она содрогнулась.

«Им калечили… половые органы», сказал Павел. «Мужчинам. У них есть специальное оборудование для этого».

«Нам удалось установить, через информаторов Анки в стенах замка, что на сегодняшний день там содержится двести шестьдесят восемь заключенных», сказал Фаркаш.

«Таким образом, где еще восемьдесят один человек, неизвестно», вмешался я, математика всегда была у меня сильной стороной.

«Где они?», спросила Люси.

«За пределами замка обнаружена яма», тяжело вздохнул Павел. «Старый высохший водоем. Точно неизвестно, сколько в нем лежит трупов. Как минимум сорок. Чтобы

полностью подсчитать их, нужно все их вытащить оттуда — что, конечно же, невозможно сделать, не подвергая себя опасности».

«Но некоторые из этих тел опознаны». Анка вдруг остановилась и повернулась к Люси. «Кому-нибудь придется сказать Хории, что его Флоарея в числе погибших».

Люси кивнула, взяв это бремя на себя. Мрачная тишина повисла в помещении, густая, как клубы сигаретного дыма.

«Эти тела…», продолжала Анка. «Те из них, которые можно рассмотреть, они тоже изуродованы».

«Пытки самого дьявольского характера», сказал Павел.

«По всему замку слышны крики», тяжело произнесла Анка, и я понял, что она и была этим внутренним информатором, и именно она и была свидетельницей этих

извращений. Сыр, которого стало уже значительно меньше, наконец, добрался и до меня, и я с нетерпением отрезал себе скромный кусок, но затем почувствовал

укол совести и вины. Я тут думаю о своем желудке, а мы обсуждаем трагическую судьбу наших соратников. Иногда я могу быть полнейшим идиотом.

«Чудовищно», заявила Люси.

«Именно. Этот Рейкель – чудовище», сказала Анка, и остальные мрачно кивнули, соглашаясь с ней.

«Да они все чудовища, эти гансы», пробормотал Павел.

«И как нам бороться с чудовищем?», прошептала Люси, с проклятием в голосе. Она стала смотреть на свое вино, словно ища ответа на этот вопрос в его кровавых

глубинах.

Ван Хельсинг, который молчал (что было для него нехарактерно) во время перечисления всех этих ужасов и зла, воспринимая это просто как прослушивание урока

в школе, глубоко вздохнул, как будто готовясь к погружению в темные воды.

«Когда-то давно я уже сражался с одним чудовищем», тихо сказал Ван Хельсинг. «Оно тоже было… грозным, ужасным. И не менее серьезным противником по сравнению