Роман Грачев - Край непуганых

— Тут я тебе не помощник. Любишь — борись, а если тебе все равно к кому ходить, то Аня не вариант.

— То есть у вас все серьезно?

— Паша!

Он вздохнул.

— Ладно… Пошли этих Фунтиков досматривать.

Когда мы вернулись в комнату, Крутов вовсю сыпал цифрами: надои, урожаи, собранные налоги, зарплаты бюджетников, новые инициативы. В общем, что-то вроде «инда взопрели озимые». Дикция все так же хромала, но ее недостатки нивелировал темперамент. Пахомов выслушивал его речь со снисходительной улыбкой, а Хилькевич поедал оратора взглядом Кощея.

— Сейчас подерутся, — пояснила Аня.

Наконец, Крутов выдохнул, вытер платком блестевший под светом софитов лоб.

— Ну что ж, спасибо, — сказал ведущий Максим Кондрашов. — Сейчас очередь ваших соперников, господин Крутов, задавать вам вопросы или оставлять свои комментарии. Прошу вас, господин Пахомов.

Мистер Белая Рубашка приосанился, повернулся к своему собеседнику.

— Цифры и экономические показатели, о которых вы сейчас говорили, это все очень хорошо. Но я тут сделал некоторые расчеты.

Пахомов опустил взгляд в свои бумаги.

— Если сравнивать эти показатели с четырнадцатым годом, когда вы пошли на второй срок, то они не только перестали расти, они стали снижаться. — Он озвучил свои данные по нескольким пунктам. — То есть хвастаться вам тут особо нечем, налицо все признаки стагнации. Конечно, на вашей собственной лесопилке эта стагнация никак не отражается — отгрузки только росли все последнее время — но экономика Края, знаете ли, это не только лесопилка Крылова.

Пахомов сверкнул перед камерой белоснежными зубами.

— Это не стагнация! — воскликнул Крутов. — Это стабильность!

— Средняя температура по больнице?

Зрители в зале засмеялись. Крутов побагровел. Наверно, мне показалось, но во втором раунде он выглядел еще пьянее. У него там под трибуной спрятана волшебная фляжка?

— А что вы предлагаете, юноша?

Пахомов проглотил фамильярность.

— Я предлагаю не держаться за синицу в руке из соображений «кабы не вышло хуже». Поверьте, я общаюсь со многими молодыми людьми, которые, закончив высшие учебные заведения в крупных городах губернии и даже страны, хотели бы вернуться и завести собственное дело в Крае. Причем речь идет не только о том, чтобы просто открыть какую-нибудь торговую палатку, хотя и торговлю надо, безусловно, развивать. Речь идет о производстве, об услугах, об инновациях. Да и на земле у нас тоже не все гладко — большинство фермеров люди уже немолодые, львиная доля хозяйств создана тридцать и даже сорок лет назад. У людей колоссальный опыт, они создали целый сектор местной экономики, но этот опыт, боюсь, скоро некому будет передавать. А все почему?

— И почему? — спросил Крутов и икнул.

— Излишний консерватизм — раз! — Пахомов загнул палец. — И процентные ставки по кредитам малому и среднему бизнесу — два! Я выступаю за то, чтобы максимально упростить активным молодым людям условия для вхождения в бизнес. И я это сделаю!

Студия наградила выступление Пахомова аплодисментами.

— Куда уж проще, — буркнул Крутов.

Пришла очередь Хилькевича мордовать градоначальника.

— Господин… кх… Крутов, — прокряхтел он. Прокашлялся и повторил более четко и внятно: — Господин Крутов.

— Как будто деревянный шкаф по полу проволокли, — прокомментировал Павел. После нашего разговора во дворе он погрустнел и острил как-то зло.

— В отличие от предыдущего оратора, — продолжил Хилькевич, — я не стану оперировать цифрами. В конце концов, общее благосостояние граждан в целом и каждого в отдельности дано нам в ощущениях. Если уровень жизни снизится, люди это почувствуют, и никакие цифры официальной статистики не убедят их в обратном.

Зал одобрительно похлопал.

— Я хотел бы спросить о другом. Как вы считаете, должен ли кандидат на пост мэра, помимо очевидных организаторских способностей, обладать неким моральным обликом? Нашему городу уже больше ста пятидесяти лет. Сложились свои традиции, есть свои привычные устои. Я не утверждаю, что общество наше архаично и патриархально. Город у нас современный, не пуританский, успешно вступивший в двадцать первое столетие. Но все же люди, обладающие властью и влияющие на принятие серьезных решений, должны предстать перед нами образцом этики. Согласны?

Крутов напрягся, прищурил полупьяные глазки. Я уверен, он помнил о нашем вчерашнем предупреждении о возможности провокаций.

— Согласен, — осторожно ответил мэр.

— Тогда я вынужден адресовать вам несколько серьезных претензий. — Хилькевич обратился к ведущему: — Согласно правилам дебатов, любой кандидат может использовать свои фото- и видеоматериалы, не так ли?

— Абсолютно верно, — согласился тот.

— Тогда я попрошу вашего режиссера запустить пленку, которую я заранее предоставил. Будьте добры.

Мы все четверо переглянулись. Костя приоткрыл рот. Аня вскинула брови. Даже у Павла проснулся былой азарт.

Вот она, эта бомба, которая завалит нашего медведя! Вот он, этот козырь, который Петровский и его протеже приберегли для самого решающего момента! Что же они там заныкали в рукаве?

Телекамера была направлена на большой монитор, висящий на стене за спиной ведущего. Сначала экран заполнял так называемый «белый шум», затем появилось изображение…

Нам хватило нескольких секунд просмотра, чтобы начать комментарии.

— Твою ж мать, — протянул Павел. — Прошу прощения у дамы за мой французский.

— О-оу! — сказал Костя.

— Ффу! — Аня опустила голову.

Я же вообще не издал ни звука. Мне нечего было сказать.

Я узнал интерьер. Большая гостиная в «викторианском» стиле, роскошный кожаный диван, гигантское панорамное окно. Съемка велась неподвижной камерой видеонаблюдения — судя по картинке, скрытой камерой . На диване Константин Крутов в белом махровом халате тискал симпатичную длинноногую девушку, сидящую у него на коленях. Из одежды на ней сохранились к данному моменту только лоскуты нижнего белья — два темных треугольника на груди и еще один внизу. Крутов держал девушку за бедро и, улыбаясь, что-то ей наговаривал. Вскоре она уложила голову ему на плечо, а его рука поползла по бедру, пальцы зацепили ниточку трусиков и потянули ее вниз…

— Так, стоп! — воскликнул ведущий программы. — Я прошу режиссера остановить демонстрацию. Нас могут смотреть дети.

Режиссер и сам догадался, какую свинью ему подложили. Запись прервалась.

Присутствующие в студии растерялись. Зрители шушукались, Максим Кондрашов явно не знал, как продолжить программу, то и дело прикладывал руку к невидимому наушнику и принимал команды режиссера. Пахомов облокотился на локти и сконфуженно глядел на темный экран монитора. Мне показалось, что я правильно трактовал его взгляд: показанный ролик ему на руку, но он не хотел победы такой ценой, ибо не велика радость выиграть дистанцию у бегуна с переломанными ногами. Что касается Хилькевича, то он спокойно оглядывал публику, изучая реакцию.