Андрей Посняков - Разящий клинок [litres]

– Вон та бричка, кажется, подойдет…

– Ты откуда знаешь, что здесь никого…

– Фекла. Служанка моя. Она с местным шорником… Он у нас сейчас… ремонтирует что-то.

Снова поцелуи… и трепетно бьющиеся сердца… и блеск глаз… и страстный шепот…

Сняв с девушки плащ, Дэн покрыл поцелуями ее плечи и шею…

– Милая… повернись…

– Ах… смешной ты какой! Борода эта… волосы…

Ах, чертовы завязки… чертовы шелковые завязки… Какие-то крючочки, бантики… еще бог весть что… Ага! Наконец…

Вот и голая спинка… нежная шелковистая кожа… горячая, как огонь! Погладить, погладить, обнять… поцеловать… вот, меж лопатками… ах… опуститься ниже… Да! И свою-то одежду сбросить не забыть!

Голая по пояс Софья повернулась к Денису лицом, помогая возлюбленному раздеться… Сбросив всё, Дэн поцеловал ее в живот, поласкал пальцами стремительно твердеющие соски, накрыл губами… руки же его тем временем освободили барышню от остатков одежды… Какой тонкий стан! Стройные бедра… ямочки… лоно… Прижать к себе… так…

Заколыхалась коляска. Послышались вздохи, стоны… сначала томные, тихие… потом все громче и громче… И вздохи эти, и стон улетели вверх к потолку, к крыше… в небо! Да пусть… пускай… И правда – если двоим хорошо, то разве это грех? Тем более никто никого не обманывал, не предавал.

Ведь не грех же? Ведь так? Ведь правда?

Почивать долго на лаврах партизанам не пришлось. Уже на следующий день пришло известие о большом французском конвое. Весть доставили местные крестьяне, весьма недовольные принудительным освобождением их от продуктов, реквизируемых на нужды «Великой армии».

– Три дюжины телег, ваш-бродь. От таких! – тряся окладистой бородой, крестьянин широко развел руками, показывая размер «телег».

– Обычные воинские фургоны, – фыркнул Бедряга. – Что в них? Порох, амуниция, ядра?

– Насчет амуниции, батюшка, не ведаем. А вот хлебушек наш – в них! – тяжко вздохнув, мужик помял в руках снятую шапку и пожаловался: – Явилися под утро, отрядом. Выгребли всё! Тимофей, староста, дорогу застил – убили! Застрелили, яко пса. Тамока и схоронили, Тимофея-то… земля ему пухом.

– Так-так, – Давыдов нервно повел плечом и жестом подозвал Розонтова. – Давай, корнет, собирай всех.

Не прошло и получаса, как уже запела призывно труба, и партизанский отряд Дениса Давыдова почти в полном составе вновь отправился в рейд, или, как тогда говорили – «в поиск». Сам полковник, как обычно, ехал впереди. Бородатый, обросший, в крестьянском армяке и круглой татарской шапке, он давно уже напоминал не блестящего гусарского офицера, а какого-нибудь разбойника-душегуба – Кудеяра или Стеньку Разина.

Все предвкушали добычу. Вернее, не столько добычу, сколько саму схватку – вот откуда азарт! Бей вражин, руби, коли! А трофеи – это уж так, приятное дополнение. Впрочем, довольно важное, чего уж. Вот и приосанились все, ждали.

Высланный вперед арьергард из казаков, однако же, вскоре вернулся ни с чем. Обоза меж указанных крестьянином деревень так и не обнаружили… однако пленника привели – мальчишку-обозника, трясущегося от страха. Давыдов тут же допросил его лично.

Как оказалось, парень просто отбился от своих. Отошел в кусты по большой нужде… пока то да се… глянь – а фургонов-то уже и нет! Уехали.

– Хм, уехали, говоришь?

Дэн задумался. Гужевые повозки все же – не грузовики. Это машины могут взять и уехать так быстро, что, уж раз опоздал, так уже и не догонишь при всем желании. Возы же едут медленно. Почему же пленник их не догнал? Не попытался даже?

– Я… я пытался, господин офицер, – жалобно заканючил французик. – Но, знаете, там, в лесу – развилка. Три дороги! Три, месье! И все – накатанные, грязные. Я побежал по одной… и, видать, ошибся.

– Я же говорил, Денис… – подъехав ближе, скривил губы хорунжий. – Предупредили. Успели уже.

– Но… кто?

Казачий атаман скосил глаза на Сен-Клера. Мятежный французский граф давно уже испрашивал разрешения участвовать в схватках, тем самым приближая час «очищении Франции»… Именно так он и говорил – очищения от революционной заразы! На престол граф планировал престарелого Людовика Бурбона… либо молодого Луи-Филиппа Орлеанского. Так, насколько помнил Дэн из истории, в конце концов и выйдет. Реставрация называется. Сначала один будет править, потом другой… потом снова революция… тридцатого года… сорок восьмого. Наполеон Третий, Вторая империя, Третья республика… Парижская коммуна! Так как-то. Да. Примерно так.

Партизаны все же отыскали конвой. Правда, не тот, на который надеялись. Не три дюжины повозок, а две. Окружив, рванули к фургонам с наскока… Да поторопились, пришлось через открытое поле скакать, стернею, с боков-то было не пройти – болото! Да еще и сырость кругом, вода…

Заметив выскочивших из лесу всадников, французы тут же попрятались за фургонами и открыли плотный ружейный огонь. Пули свистели так часто, что Дэну казалось, будто вражины припрятали где-то между повозками пулемет, до изобретения которого, вообще-то, оставалось не так уж и много времени – меньше ста лет. Стреляли залпами, причем умело – по полплутонга. Треть солдат стреляет, треть – наготове, треть – перезаряжает ружья.

Одна из пуль сбила с Дениса шапку! Однако… И как-то далековато оказалось до обоза, слишком уж далековато, даже если на полном скаку – минуты две-три. За это время, да на открытой-то местности…

Зарядивший было дождь, по-осеннему мелкий и нудный, между тем почти что кончился, столь же быстро, как и начался. Из-за палевых облаков на миг показалось солнце. За фургонами что-то тускло блеснуло. Толстые такие стволы… Неужто и впрямь пулеметы?

Обернувшись, Давыдов взял у ординарца зрительную трубу, приложил к левому глазу…

Черт побери! Ну, конечно, не пулеметы… Пушки! Картечь! Обслуга уже разворачивала стволы, вот-вот – выстрелы, залп.

– Трубить отступление! Живо! – опустив трубу, быстро распорядился Денис. – А ну в лес, братцы. Живее! Живей!

Жалобно запела труба. Вышколенные гусары на ходу повернули коней и помчались к лесу. А вот многие казачки – нет! Увлеклись лихою атакой, выхватили уже и сабли, размахивали, крутили над головами, залихватски свистели, а вот кто-то закричал «ура!».

Эх, что ж вы делаете-то, братцы? Что?

– А ну, назад!

Давыдов бросил коня наперерез, с ним, совсем рядом, поскакал еще кто-то… ординарец… или вездесущий Розонтов… Хотя нет… Перебежчик! Граф Антуан де Сен-Клер!

– К лесу, к лесу! – размахивая шпагой, на ломаном русском вопил граф. И прибавлял что-то по-французски, похоже – ругался.

– Ура-а-а… а-а-а-а… а!

Поднявшееся было «ура» захлебнулось – орудия ухнули в унисон, пустив настилом картечь, сделавшую свое черное дело ничуть не хуже пулеметов. Крупы скачущих казацких коней взорвались кровавыми цветами, такие же цветики расцвели на груди многих казаков…