Андрей Посняков - Разящий клинок [litres]

Еще один залп…

– К лесу, говорю вам! К лесу!

Что-то ухнуло рядом… Ядро! Взметнулась к небу поднятая взрывом земля. Знать, не простое ядро – фаршированная порохом граната. Ветра почти не было, и плотный пороховой дым быстро затягивал все поле боя. Это и спасло оставшихся казаков – успели.

Они-то успели, а вот Денис… Почувствовав, как лошадь стала внезапно заваливаться набок, Давыдов проворно выпрыгнул из седла… да так неловко, что подвернул ногу.

Черт! Что же теперь – быть плененным? Или… или просто настал смертный час?

– Лезьте на мою лошадь, полковник. – Сен-Клер осадил коня рядом. Наклонился в седле. Помог… Поскакали… Слава богу – дым…

Вечером бравый партизанский командир созвал всех своих офицеров на совет. Вытянув забинтованную ногу к печке (все ж таки вывих, не перелом!), Денис устроился на сундуке, предложив остальным усаживаться на лавки. Следовало вновь планировать «поиск», тем более казачки Талаева все же притащили какого-то солдатика-пленного.

– Пятый вольтижерский полк, – щелкнув каблуками, заискивающе улыбнулся солдатик.

Выглядел он не очень. Засаленная шинелишка, рваный обвисший мундир, а вместо кивера – какая-то бабья шапка.

– Откуда такой? – удивился Денис. – Неужто из того обоза?

– Нет, не из обоза, – поясняя, хорунжий ухмыльнулся в усы. – По тропкам лесным пробирались. Он и еще трое. Двое ушли – бросились в реку, а этот… Говорит – из Москвы!

– Из Москвы?! – подскочил на сундуке Давыдов. – Так что же? Неужто… Это что же… Эй, солдат! Наполеон, наконец, оставил Москву, так?

– Так, господин полковник… Вы… вы не расстреляете меня? Ведь нет? Правда?

– Как будешь рассказывать!

– Я – всё! Без утайки, – побожился французик. – Война-то проиграна. Адье! Великая армия отступает.

– По старой Смоленской дороге? – Денис Васильевич язвительно усмехнулся и потянулся к лежащей на подоконнике трубке.

– Да, да, по старой… Есть хочется, господин полковник… ужас как!

По старой… Это значит, что письмо к Кутузову возымело действие! Что главнокомандующий преградил отступающим французам путь, дав бой под Малоярославцем! И вот «великая» армия отступает по старой Смоленской дороге… по разоренным областям… вот здесь! Здесь же! Отступает, превращаясь в деморализованную толпу мародеров и убийц. Вернее, уже в таковую превратилась. Еще в Москве. Когда ключи от города ждали. Ждали, да не дождались. Наивные упыри!

– Что ж… завтра выступим вновь! – раскуривая трубку, улыбнулся Денис. – Чувствую, нога моя уже проходит. Французы Москву оставили! Отступают. Бегут. Да от такой вести любая хворь пройдет, верно, братцы?

Выступили с утра. Стоял конец октября, однако холодные дожди, шедшие в последнее время почти каждый день, вдруг прекратились. Резко потеплело, запарило. На сжатые поля, на луга, на лесные дороги, на притаившиеся в распадках деревни и села опустился туман. Густой и косматый, он колыхался в подлеске, среди бурых осенних папоротников и ракит, наползал на околицы, зыбко покачивался в оврагах и по берегам рек.

Партизаны вновь продвигались по лесной дороге, намереваясь прочесать местность у группы деревень, что располагались верстах в десяти от Дубравы. Там и проходила дорога… Та самая – старый Смоленский тракт. Так что уже совсем не обязательно можно было нападать исключительно на обозы, теперь нужно было трепать и в хвост и в гриву отступающие войска! Преследовать, нападать внезапно и столь же внезапно исчезать, чтобы потом напасть вновь. Истощать и гнать, гнать врага прочь с родной земли, не давая опомниться!

Впереди, за оврагом гукнули выстрелы. Казачий авангард, видать, кого-то достал… Давыдов выхватил пистолет:

– А ну, братцы – рысью!

Пришпорив лошадей, гусары бросились вперед. Проскакав с полверсты, увидели небольшую – в семь домов – деревеньку, наполовину утопавшую в зыбком туманном мареве. Там же, в тумане, виднелись и казаки, окружившие каких-то – судя по голосам – французов в странных зеленых мундирах. Пленники уже были разоружены, однако ничуть не выглядели испуганными. Совсем даже наоборот!

Завидев подъехавшего Давыдова и каким-то чутьем опознав в нем командира, один из французов – дюжий усач с красной мордой – тут же бросился к нему, показывая какую-то блестящую бляху:

– Вы тут старший, да?

– Ну, допустим.

– Тогда, господин генерал…

– Пока еще полковник, – осадил Денис.

– Господин полковник, – красномордый продолжил, ничуть не смутившись. – Вы видите – мы не солдаты, мы лейб-жандармы! Мы не воюем, наше дело – присматривать за армией, чтобы солдаты чего-нибудь не натворили. Велите немедленно нас отпустить, господин полковник! Прямо сейчас. И пусть нам вернут оружие.

– Да-да, – поддержали остальные жандармы, в полной уверенности, что немедленно получат требуемое. – Пусть вернут!

Давыдов, как и все его спутники, немножко опешил от подобной наглости. Даже не сразу сумел ответить… Впрочем, и не мешкал. Глянул строго:

– Ах, вы еще и вооружены? Тем более – вы французы. Вы – в России, с которой воюете. Так что, черт побери, прикусите языки, заткнитесь и повинуйтесь! Иначе, клянусь честью…

– Мы все поняли, господин полковник, – переглянувшись, жандармы вытянулись «во фрунт», растерянно хлопая глазами.

– Ну, и чего молчим? – хмуро бросил Денис. – Приказать вас расстрелять, что ли?

– Так вы же сами приказали заткнуться, господин полковник, – заканючил красномордый усач. – Вот мы и…

– Ну, хватит. Теперь отвечайте на мои вопросы подробно и четко. Что за войска здесь неподалеку, кто командует?

– Так бы сразу и спросили, – глухо заворчал усач. – А то – «расстрелять»…

– Что-что ты там шепчешь?

– Говорю – корпус генерала Бараге-Дильера в десяти лье отсюда, – красномордый от усердия выпятил грудь. – Две тысячи солдат, три полка кавалерии генерала Ожеро… Это недалеко здесь… село, село…

– Льяхово, – подсказал его напарник, тощий, с кустистыми бровями и вислым носом а-ля баклажан.

– Вот видите, – Давыдов поощрительно улыбнулся и, приказав накормить пленных, велел располагаться на ночлег.

И то правда, пока то да се, пока с жандармами этими, и не заметили, как стемнело. Партизаны разложили костры, принялись кашеварить. Дожидаясь, когда поспеет походная каша, Денис раскурил трубку, задумался… и вдруг услыхал позади себя голоса. Вскочив на ноги, полковник машинально потянулся к сабле… но тут же расхохотался: то возвращались свои караульщики, меняться – чужих здесь и близко быть не могло.

Хотя… все-таки были! Правда, не совсем чужие…

– Господи! Александр Никитич! Александр Самойлович! Вот так встреча!

Узнав прославленных партизанских командиров, Сеславина и Фигнера, с коими был знаком и раньше, Давыдов распахнул объятия.