Владислав Савин - Врата Победы: Ленинград-43. Сумерки богов. Врата Победы

Но он, Мальгузу, совершенно ни при чем! Он никогда не был заговорщиком – всего лишь мирный буржуа, носящий мундир – военная служба ведь такая же работа, не хуже других?

– Это какая-то ошибка, за что меня арестовали? Это произвол!

Ему не дали даже толком одеться, сунули в фургон. Что стало с Франсуазой, капитан не видел – может, немцы отпустят совершенно постороннюю даму? Хотя ходили слухи, что сейчас из гестапо не отпускают никого – у всех туда попавших выбор: или в концлагерь, или на тот свет.

Его бросили в холодную камеру, не дав ни пищи, ни воды. И словно забыли о нем. В голову лезли самые черные мысли. Последнее время и в кают-компаниях, и в матросских кубриках кораблей Тулонской эскадры открыто говорили:

– Мы ничего не должны немцам! И дуракам ясно, что никакой прибыли с этой войны не будет – свое бы сохранить! Итальяшки удачно переметнулись, еще и в число победителей войдут – а мы чем хуже? За семьдесят лет эти проклятые боши трижды на нас нападали, какое тут к чертям германо-французское единство? Жалованье выдают в «евро», на которые сегодня даже на черном рынке почти ничего не купишь, а завтра с этими бумажками лишь в сортир! А ведь в прошлую войну мы с русскими были на одной стороне. Даже наш Маршал наконец понял – и где он теперь, неизвестно, боши даже видимость «союзников» отбросили, ведут себя с добрыми французами хуже, чем мы с неграми на каком-нибудь Мадагаскаре. Мы бошам нужны лишь как пушечное мясо, сдохнуть за их интерес – как там этот, с московского радио говорил, «попали на Верден в чужой, проигранной войне».

И об этих разговорах знал весь флот – а значит, и немцы тоже, ведь их агенты повсюду! Неужели они сейчас решили предъявить счет к оплате – но ведь он, Мальгузу, никогда не был зачинщиком подобных бесед, а лишь не мешал им! И конечно, немцы не станут подозревать его, офицера французского флота, в симпатии к коммунистам – партии пролетариев и клошаров, а не приличных людей! У него нет никакой особой вины перед немцами. Значит, его арест – это ошибка, которая скоро разъяснится!

Двое эсэсманов потащили его по коридору, как неодушевленный объект. Их остановил шарфюрер, сказав:

– Этого не в «отбивочную», Маэстро Фауст займется им сам.

Допросная была похожа на бедно обставленную кухню с кафельным полом и стенами, на полках какие-то банки, тарелки, роскошная коллекция ножей вызвала у француза смутную тревогу. Его усадили и пристегнули к стулу рядом с разделочным столиком, и Мальгузу с ужасом узрел, что оный столик снабжен странного вида зажимами. Его пальцы вставили в них, больно зафиксировали – и оставили капитана в одиночестве на несколько тягостных минут.

Вошел гауптштумфюрер СС, еще молодой, блондин образцово арийской внешности – держа в руке, как ни странно, пучок зелени. Бросил его на столик рядом с руками командира «Алжира-Аахена-Вилката» и стал придирчиво выбирать нож. Мальгузу дернулся, пытаясь отодвинуться от проклятой разделочной доски, но зажимы были прочны, как тиски, а стул привинчен к полу. Немец наконец-то выбрал здоровенный нож и, не обращая внимания на онемевшего француза начал мелко рубить зелень. Блестящее лезвие бешено сновало в считаных миллиметров от кончиков пальцев, ни разу не задев их. Мальгузу терпел минуту, потом заорал:

– Что вы делаете?

– Зелень рублю, – добродушно отозвался эсэсовец, – если ее не измельчить, то она не сможет отдать кушанью всего своего аромата; искусство кулинара состоит в том, чтобы выжать из каждого компонента абсолютно все, что в нем есть, и сделать это изысканно.

– Зачем вы запугиваете меня, – вскрикнул Мальгузу, не отрывая взгляд от мелькающего ножа, – я и так скажу все, что знаю! И я готов в бою доказать верность Еврорейху. Что вы от меня хотите?

Немец будто не услышал. Лишь через несколько секунд, не прекращая своего занятия, бросил небрежно:

– Что вы хотели доказать и зачем? Француз немцу заклятый враг, француз никогда не сможет стать немцем. Не сомневаюсь, что вы никогда не верили нашей пропаганде, а если вы не слушали русское или британское радио – так это вам только в минус. Тогда вы не просто враг, а еще и трусливый враг, что лишает меня удовольствия.

Мальгузу вздрогнул: нож почти коснулся его пальца.

– Может быть, вы надеетесь дожить до прихода русских или англичан, – скучающим тоном продолжил немец, – не буду вас разочаровывать, доживете. Вот только вы будете в состоянии маленького хорошенького кусочка плоти, от которого мы отрежем все лишнее и дадим вам возможность увидеть аналогичную метаморфозу всех ваших родных, друзей, соседей. Особенно одной соседки. Что, малышка Франсуаза вам дороже жены? Как постыдно для воина Еврорейха такое пренебрежение семьей! Если кто-то возьмется вас лечить, то лишь продлит ваши ощущения. Отрастить заново руки, ноги, то, что между них, ну и всякую мелочь вроде носа и ушей современная медицина не в состоянии. В средневековье такое наказание называлось «человек-свинья» и считалось милосердной заменой повешению. Хотя я бы выбрал петлю.

«Повар» в черном мундире наконец отложил нож, ссыпал измельченную зелень на тарелку и, взглянув на полуживого Мальгузу, снял с полки одну из банок. От нее воняло спиртом и еще чем-то нехорошим.

– Хотите доказать, что представляете собой полезный для рейха фрукт? Тогда не прикидывайтесь зеленью, как многие до вас!

Француз сначала не сообразил, что за мелкие белые предметы находятся в банке. Затем он увидел на одном из них кусок ногтя и провалился в забытье, его вырвало. Эсэсовец ловко отскочил в сторону, позвал конвоиров. Мальгузу привели в чувство несколькими ведрами воды, заодно сполоснув стол. Когда француз очнулся, немец спросил участливым тоном:

– Кстати, вы не считаете, что без общества мадемуазель Франсуазы наша компания весьма скучна? – и, обернувшись к конвоиру, уже деловито бросил: – Генрих, обыск в ее квартире что-то дал?

– Ничего, – доложил эсэсман, – но обстановка богатая, не по средствам мадемуазель живет.

– Когда рейх ведет войну на истощение, роскошь преступна, а в руках лягушатников вдвойне омерзительна, – вдруг взорвался Маэстро. – А вы принесли сюда кота этой мамзель?

Мальгузу ошеломленно взирал на упитанного мурлыку, который еще вчера добавлял уют квартире Франсуазы, а теперь злобно шипел в руках охранника.

– Дайте зверюгу мне, ну и жирен же! – приказал гауптштурмфюрер и, обернувшись к французу, дико заорал: – Галльские петухи откармливают шлюхиных котов, когда Германия жрет эрзацы!

И, резко сбавив тон, самым мягким голосом почти промурлыкал:

– Рейху к зимней кампании мех пригодится, а кошатина при правильном приготовлении очень вкусна; эх, на берегах Волги крупные попадались…