Евгений Шалашов - Призраки Черного леса

За окном ночь перешла в рассвет, можно заканчивать бдения. Пока выхожу, седлаю, тут уже и до завтрака недалеко. Пора ехать в Вундерберг. Можно позавтракать, улечься спать под бочок к Лоте.

Чтобы взять плащ, пришлось потревожить кота. Он недовольно мявкнул, но уступил. Надеюсь, блох у парня немного. Кажется, кошачьи блохи для нас неопасны, но, выйдя из дома, я выколотил на всякий случай плащ. И надо сказать Кур дуле, чтобы вымыла и вычесала скотинку…

Я въехал во двор гостиницы, привычно свернул к конюшне и присвистнул — все свободное пространство заполнено лошадьми. Ко мне метнулся бледный конюх:

— Господин Артаке, все места заняты. И ваш денник, где Гневко стоял.

— Как это, мой денник? — удивился я. — Я за него до конца месяца уплатил.

— Вчера вечером барон Выксберг прибыл со свитой, — пояснил конюх. — Хозяину сказал — мол, всю гостиницу занимает, а постояльцы — к черту пошли. Вещи ваши из номера выкинуть приказал. Я убрать хотел, да не разрешили, — мол, сам соберет. Господин Паташон велел ваш денник кобыле барона отдать.

Интересная новость. Разное бывало в жизни, но, чтобы меня выселили из номера, за который я уплатил деньги, такого еще не случалось! И вещи никто и никогда не выбрасывал. Да и не в вещах, как таковых, дело. Все, что мне важно и дорого, таскаю с собой. Но скажите, кому понравится, если нижнее белье и всякие мелочи будут валяться во дворе, где на них мочатся и обсыпают вонючими яблокам кони? А я так долго искал хороший прибор для бритья! Вон, валяются — тазик, медная чашечка для взбивания пены. Сам поднимать я их не пойду.

Барон Выксберг приказал — выкинуть… Знакомо до боли. Сколько раз приходилось сталкиваться с титулованной сволочью, не считавшей простых людей не то что за равных себе, а вообще за людей. И сколько раз мне приходилось то кулаком, а то и мечом доказывать обратное. Что ж, оценим ситуацию. Проведем, скажем так, предварительную разведку. Во дворе оставлены лошади слуг, внутри — кони благородных сеньоров. Заглянул внутрь конюшни, пересчитал. Лошади — так себе, даже кобыла барона, что заняла мой денник, выглядит лет на десять — двенадцать, еще и ноги засекает. Седла, сложенные у входа, потерты, потускневшие пряжки, следы от срезанных украшений. Выксберг, скорее всего, захудалый барон с амбициями большого вельможи, но с крепкой рукой. Ладно, придется немножко повоевать.

Я посмотрел на гнедого. Гневко мотнул гривой и повернулся не левым боком, где висела баклага, а правым, где у нас сумка со всякой всячиной, полезной бродячему солдату. Рассовывая метательные ножи за пояс, я выгонял из головы ярость, чтобы действовать хладнокровно. Конюх, следивший за моими приготовлениями, робко спросил:

— Господин Артаке, а что вы собираетесь делать?

— Попрошу барона собрать мои вещи, — честно ответил я, просовывая левую руку в петлю кистеня.

Я правша, но что касается меча или кинжала, мне без разницы — правая рука, левая. Этому выучили еще в детстве, благо отец и дядя не экономили на мастерах фехтования. Кистень же, увы, считается неблагородным оружием, и учиться работать с ним пришлось много позже, под началом одного сержанта. Подозреваю, что в прошлом он был разбойником, но какая разница?

У входа в гостиницу, скрестив на груди руки, дремал хлыщ в ливрее, настолько засаленной, что изображенный на ней герб не просматривался. Не понять — лакей ли, оруженосец или просто прихлебатель. Услышав шаги, холуек презрительно оттопырил нижнюю губу:

— Пшел вон!

Когда хлыщ попытался меня оттолкнуть, я перехватил его руку, потянул вниз и, развернув парня спиной к себе, сделал ему очень больно.

Открыв дверь, переступил через орущего благим матом парня. И чего он орет? Рука не сломана, только вывихнута. Пожалел, что не треснул по голове. Сейчас бы лежал тихонечко и не будил народ раньше времени. Хотя чего уж там — пусть орет. Проснутся на две минуты раньше, на две позже — это уже не важно.

Я зря опасался. Общий зал гостиницы напоминал поле боя после сражения — перевернутые столы, битая посуда, потеки вина. Тут и там в подозрительных лужах лежали тела хозяев, не сумевших доползти до кроватей. Грустный трактирщик, сидевший на уцелевшей скамье, запричитал:

— Это что же творится, господин Артаке? Понаехали вчера, все самое лучшее заказали, всю ночь пили, а потом драться начали, посуду бить. А платить-то кто будет?

Пропустив мимо ушей сетования Паташона, я спросил:

— Тебе кто разрешал сдать мой номер?

— А как же было не сдать? — вытаращился хозяин. — Барон Выксберг сказали, мол, давай самый лучший номер и лучшую девку. Ваш номер — лучший, и шлюха — готовенькая. Барон доволен остался.

— То есть ты отдал номер, который я оплатил, вместе с девушкой, которую я у тебя откупил? — уточнил я.

— Так, господин Артаке, что тут такого? — улыбнулся хозяин. — Вас не было, а барон у меня не первый раз останавливается. Он как опохмелится, так и уедет. Вы посидите до вечера где-нибудь, по городу побродите. Барон уедет, мы вам постели поменяем.

— А зачем вещи выкинул? — вздохнул я.

— Так барон приказал, — пожал плечами хозяин. — Так что с ними будет-то, с вещами? Дождя не было, ничего не промокло. Если бы дождь, так я, конечно, распорядился бы. Ну, сходите, соберете. Или мы потом соберем, как барон уедет.

Если бы хозяин просто промолчал или посетовал бы, я бы, наверное, просто развернулся и ушел. Что с Паташона взять? Эх, зря хозяин мне все это сказал…

— Ладно, — кивнул я. Протянув ладонь, потребовал: — Деньги гони.

— К-какие деньги? — вытаращился хозяин.

— Все, которые я платил, — за комнату с пансионом, за Лоту и за конюшню. Помнится, два талера было. Я тебе плату вносил исправно, свои обязанности выполнял. А ты? Ты, друг мой, нарушил условия. Так что с тебя неустойка — один талер. Итого ты мне должен три.

Услышав о неустойке, хозяин встал со скамьи. Выпятив пузо и словно бы став выше ростом, попер кабаном:

— Ты что, Артаке, совсем спятил? Ничего с тобой не случилось, если в номере господин барон переночевал. И бабу подмоешь — не убудет с нее. До тебя ее сколько народу пользовало, не убыло, а сейчас-то чего ерепенишься?

От удара в брюхо Паташон сдулся, как лопнувший пузырь, а от хлопков ладонями по ушам упал на колени и тихонько завыл.

— Ты, скотина, кажется, ничего не понял, — проникновенно сказал я, сопровождая увещевание парой затрещин. Взяв толстяка за нос, сжал, а потом дернул так, что у него потекла кровь. — Ты не понял, что меня надо уважать не меньше, чем барона или герцога. Добавить? — замахнулся я.

— Н-не надо! — заверещал хозяин, закрывая голову руками.

— Ладно, — миролюбиво сказал я. — Я сейчас к барону схожу, попрошу его извиниться, а ты мне деньги ищи.