Александр Казанков - Тень предков [litres]

Произнеся это, парень склонил голову и направился к своим.

Вот так, не только я о будущем думаю, как свою жизнь получше устроить. Отроки тоже уже присматриваются и делают свои выводы. Не знаю, прирожденный ли я вождь, но точно им буду. И Иеремей верно решил, что со мной будет выгодней. Здесь ему до десятника еще служить и служить, все хорошие места на десять лет вперед расписаны между чадами воевод и старшей гриди, а для тех, кто в этот список не вошел, остается только тянуть лямку, надеясь на богатый куш в каком-нибудь походе. Выходит, мир совсем не меняется, как там лучшие должности доставались сынкам высокопоставленных лиц, так и здесь. Есть еще такой анекдот: «Может ли сын генерала стать маршалом? – Нет! – А почему? – Потому что у маршала тоже есть дети».

Собрав всех ребят, потому что после драки некоторых пришлось вести под руки, Святослав направился в деревню. Сразу по прибытию им всем влетело по первое число. Затевать драку в сочельник Путята счел преступлением, и особенно он разозлился на десяток Романова, обвинив его во всех смертных грехах. В наказание они до самого вечера на коленях, как монахи, читали молитвы. При этом десяток Даниила от такого наказания был освобожден. Даже Третьяк понял, что такое поощрение им прилетело не за драку, а за побитую морду Даниила. Если расчет Путяты был разобщить десяток, чтобы парни взъелись на Романова, то у него ничего не вышло. Все до единого восприняли это как признание силы своего десятника, раз боярыч сам не может разобраться с ним и бежит к своему папочке. Так парни и простояли на коленях до темноты, бубня себе под нос молитвы. А потом все дружно направились в церковь, что была в деревне. В принципе Студенку уже можно было считать селом, так как в ней год назад достроили деревянную церковь. Народа в нее набилось немерено, вся деревня с чадами и домочадцами. Была там и Аленка, делавшая вид, что не замечает Романова.

Храм был украшен веточками ели, венками с вплетенными в них красными и белыми ленточками. В центре храма у алтаря стояла большая свеча, на которую с торжеством во взоре и блаженными лицами смотрел собравшийся люд. Люди молились, повторяя за священником Никоном песнь «Царских часов» о родившемся Богомладенце. По правую и левую руку от алтаря на небольших балкончиках – клиросе – расположился хор, звучно и торжественно возносивший молитву к сводам храма. Святослав никогда не был набожным и раньше воспринимал посещение службы в церкви как некую обязанность, соответствующую его статусу. Но сейчас, чувствуя, как искренне и проникновенно молятся эти близкие ему люди, он тоже проникся. Какая-то теплота и благость накрыла его с головой, проникая в самые сокровенные уголочки его души, растопив лед неверия. Так легко и спокойно стало ему, как будто не было никаких врагов, как будто нет в этом мире убийств и предательств. Есть только он и эти честные и открытые люди. Слезы непроизвольно покатились по его щекам, но ему было не стыдно за них, потому что это были слезы радости. И он был такой не один, слезы текли из глаз Путяты и Ильи, не говоря уже о юных отроках. Эти люди, что продолжали верить в Перуна, искренне и всей душой молились Спасителю. И в этом не было ничего необычного. Просто им мало было одного бога, Иисус есть любовь, мир и покой, тот, кто согревает душу смертных своим теплом, бог мира, но не войны. В их же жизни всегда где-то рядом, держа их под руку, шла костлявая. И там, на чужой земле, эти люди несли смерть и насилие на своих плечах. Воин ведь не только защищает свой дом, совершая богоугодное дело, но еще и воюет, чужие дома грабит, насилует и убивает. Вот и получается, что с одним богом им уготована дорога исключительно в чертоги лукавого. А Перун, он и есть на то бог войны, что ему кровушка по душе. Будь храбрым, кроши врагов направо и налево и не важно, сколько ты при этом лишил жизней женщин и детей, в Ирии тебе всегда найдется место среди героев былых времен. А что такое Ирий? Так все тот же рай. Вот и получается, что Перун замолвит за них словечко перед Создателем.

Святослав не заметил, как песнь о «Царских часах» сменилась на «Изобразительны» – краткую литургию, которая напоминает нам, что истинная литургия совершается на духовных небесах. До нас доносятся еще только отголоски той небесной радости, которую уже обрели ангелы, раньше людей узнавшие, что Спаситель пришел в этот мир. Хор голосов как будто ниспадал на собравшихся с небес, захватывая и унося ввысь. Святослав как будто почувствовал прикосновение ангела, спустившегося с арки храма, где его искусно нарисовал художник. Ангел наклонился к нему и прошептал мягким, почти девичьим голосом:

– Нравится, когда на тебя ниспадает благодать? А говорил, что не веришь в нас? Странный ты человек, тебя сотню раз по голове нужно ударить, чтобы ты все понял.

Святослав аж подпрыгнул на месте. «Говорящий ангел? Да не может этого быть! Похоже, ладана надышался», – мелькнуло в голове Романова.

– Ты галлюцинация? Ты же не ангел, не может этого быть? – заикаясь, спросил парень.

Галлюцинация улыбнулась и коснулась головы отрока.

– Ну, конечно же, я всего лишь видение, плод твоего воображения, ладана ты надышался, иди скорее на улицу, а то сейчас упадешь, лоб расшибешь. А ты что, подумал, что ты такой особенный, что к тебе ангелы с небес приходят?

Видение ласково улыбнулось и рассмеялось по-доброму.

– Да нет, не особенный, конечно. Просто твое появление могло бы многое объяснить, я же не понимаю, зачем я сюда попал. Почему я провалился в прошлое?

– Ты сам знаешь ответы на все свои вопросы, не мне отвечать на них. Просто спаси этих людей! Спаси их души, Святослав, от той тьмы, что кроется в них самих, не дай злу поглотить себя, не встань на его сторону. Будь сильным, они идут, все сгорят в огне пожаров, если ты не защитишь их. И я сгорю!

Видение вдруг вспыхнуло, закричало и, объятое синим пламенем, резко взмыло под самый купол, растворившись в дымке в сводах храма.

Романова вдруг повело в сторону, и все отдалилось от него, как будто он смотрел на мир из глубокой ямы; он повалился на присыпанный сеном пол и окончательно потерял сознание. Проснулся он уже в санях, лежа на мягких шкурах, а над ним склонились Пелагея и дядя Скулди.

– Ну как он? Не дышит ведь? – донеслось сквозь пелену морока до Святослава.

– Не знаю, что с ним, но здоров он, как молодой бычок, из-за кромки его кто-то держит. Как бы Богу душу не отдал. А дыхание есть, только слабое.

Скулди тяжело вздохнул и сел рядом на шкуры.

– Странный он, не такой, как мы. Ведает то, что другие не ведают, а ведь ребенок совсем. Люблю его как сына, но боюсь той силы, что таится в нем. Может, и лучше будет, если его Господь приберет. Как бы беду на нас не накликал.