Иван Оченков - Взгляд василиска [litres]

– Разрешите доложить, ваше превосходительство, – выскочил как черт из табакерки подхорунжий Нестроевой. – Осмелюсь доложить, что японцев можно обойти правым флангом. Там у них только дозор – человек двадцать. Возьмем по-тихому в ножи, ни один и не пикнет.

– Молчать! – взвился не терпевший инициативы подчиненных генерал. – Я, кажется, не отдавал никаких приказаний! Кругом марш! Пшел вон, каналья!

Немного опомнившись, Александр Викторович оглянулся в сторону великого князя, но тот, всецело занятый происходящим на поле боя, не обратил внимания на разнос, устроенный казаку. Подхорунжий, скрипнув зубами, отошел прочь и снова исчез, как будто и не появлялся. Борису тем временем, очевидно, наскучило смотреть в бинокль, и он, одернув мундир, повернул коня.

– Прошу прощения, господа, – заявил он обернувшимся на него офицерам штаба, – кажется, третья бутылка вчера была лишней.

Штабные понимающе переглянулись и не обращали более внимания на направившегося к кустам гаоляна великого князя. Однако тот не стал спешиваться возле зарослей и направился прямиком к стоящим неподалеку верхнеудинцам.

– Здравия желаем вашему императорскому высочеству, – поприветствовали его забайкальцы.

– Сотник, казаков в седло, – коротко приказал ему Борис Владимирович.

– Их превосходительство отдали приказ? – обрадованно спросил казачий офицер.

– Отдали, отдали, – улыбнулся великий князь.

– Казаки, на конь!

Поддерживаемая артиллерией русская пехота снова поднялась в атаку. Выставив вперед штыки, солдаты бежали на врага, надрывая глотки в надсадном крике, превращавшемся в жуткий вой. Казалось, ничто не сможет их остановить, но гордые сыны Ямато нисколько не уступали своему противнику в воинской доблести. Их офицеры схватились за сабли и подняли своих подчиненных навстречу врагу. Примкнув ножевидные штыки к своим «арисакам», японцы неудержимо рванули вперед, и скоро две волны, белая и синяя, схлестнулись посреди неширокой долины. Несколько тысяч человек, до сих пор не подозревавших о существовании друг друга, с упоением дрались, кололи штыками, стреляли один в другого. Поначалу бегущим под гору японцам удалось несколько смять цепи сибирских стрелков, однако скоро выяснилось, что в среднем русские выше и сильнее низкорослых японцев, а их винтовки со штыками куда длиннее, чем у их противников.

Подпоручик Николаенко вместе со своей командой тоже участвовал в том бою. Когда японцы контратаковали, он ринулся вперед, ужом вертясь между противниками, стреляя в одних из нагана и отбивая штыки других шашкой. Как будто мстя японцам за пережитый в прошлом деле страх, молодой офицер целый день бравировал своей храбростью, не кланяясь пулям и раз за разом поднимая оробевших солдат в атаку. Налетевшие гурьбой японцы едва не сбили его с ног, но расстрелявший барабан нагана подпоручик сумел-таки вырваться и пластал шашкой так, как былинные богатыри мечами. Вскоре справившиеся с первым замешательством стрелки догнали его и, круша врагов штыками и прикладами, рванули вперед. Японцы, впрочем, не собирались уступать и отчаянно контратаковали, стараясь достать своих противников. Давно распрощавшийся с жизнью Николаенко продолжал азартно рубить врагов, но в какой-то момент понял, что рядом никого, кроме своих, нет. Немного растерянно он оглянулся и понял, что, сражаясь, поднялся со своими солдатами на вершину холма.

– Казаки, – коротко пояснил недоумевавшему офицеру находившийся целый день рядом с ним Фролов и неопределенно махнул вперед рукой.

Подпоручик посмотрел в ту сторону и увидел, как бегущих японцев преследует по-разбойничьи гикающая и свистящая казачья лава. Впереди забайкальцев скакал молодой офицер в приметной венгерке и азартно рубил отставших врагов.

– Ваше благородие, – подал голос кто-то из солдат, – а чего дальше делать-то?

– А вон, видите, пушки японские стоят, – нашелся офицер, – добежите до них первыми, и все с крестами будете.

Охотники тут же двинулись к брошенным орудиям и, окружив их, принялись убирать трупы и собирать валяющуюся вокруг амуницию. За этим занятием и застал их объезжающий поле боя генерал Фок. Приняв доклад от Николаенко, он сдержанно похвалил его и приказал штабным не забыть в реляции о захвате вражеской батареи.

– Героев всех к крестам! – выкрикнул он напоследок и тронул поводья.

– Покорнейше благодарим, ваше превосходительство, – гаркнули в ответ повеселевшие солдаты, но генерал уже двигался дальше.

Скоро к нему подскакали великий князь и сотник с подхорунжим. Борис Владимирович громко доложил об успешной атаке и преследовании неприятеля, и Фоку волей-неволей пришлось благодарить за службу его казаков. Командир верхнеудинцев сотник Григорьев, кажется, так и не понял, что произошло, а вот хитрое лицо кубанца не оставляло сомнений – знает, подлец! Знает и втихомолку смеется над генералом. Настроение было испорчено окончательно, и Александр Викторович дернул поводьями. В этот момент один из лежавших до сих пор на земле без признаков жизни японец вскочил и, подхватив винтовку, выстрелил в генерала. Конь, испуганный выстрелом, взвился на дыбы, и раненый Фок кулем вывалился из седла, лишь по счастливой случайности не запутавшись в стременах. Все произошло настолько быстро, что никто не успел среагировать ни на выстрел, ни на падение начальника.

Людмила Сергеевна Валеева и прежде проводила большую часть своего времени в госпитале, а в последнее время и вовсе забыла дорогу домой. Прошедшее между русским и японским флотами сражение имело много последствий, но для врачей и сестер милосердия главным было огромное количество раненых, поступивших в береговые госпитали. Хирурги сбились с ног от усталости, извлекая из тел бесчисленные осколки, отрезая поврежденные конечности и зашивая рваные раны, но, несмотря на все их усилия, многие умирали, пополняя христианское кладбище Порт-Артура. Раненых было так много, что даже офицерские палаты были переполнены паче всякой меры, и только один пациент был удостоен отдельной – великий князь Алексей Михайлович. Когда Мила узнала, кого именно с такими предосторожностями привезли в их госпиталь дюжие моряки, сердце ее оборвалось. Каждый день она видела ужасные раны и даже смерти, но он – он казался ей неуязвимым, подобно древним героям. Увы, у этого Ахиллеса тоже нашлась своя пята, и случайный осколок, влетевший в тесноту рубки и никем поначалу не замеченный, едва не лишил его жизни. Однако и сейчас, после операции, жизнь его продолжала висеть на тоненьком волоске. Состояние великого князя было стабильным, но он никого не узнавал, да и вообще было не совсем понятно, в сознании ли его императорское высочество. Разумеется, столь высокопоставленный пациент был окружен всей возможной заботой и вниманием. Врачи по нескольку раз в день навещали его, всякий раз устраивая консилиум, но все было тщетно. Наконец, по госпиталю стали ползти слухи, что Алексей Михайлович и вовсе не жилец.