Александр Михайловский - Освободительный поход

Как и предполагалось в самом начале, предчувствуя окончательное поражение, Гитлер бросил на спасение своих погибающих солдат всю шваль, которую только смог наскрести по сусекам. Кого там только нет. Французы, голландцы, бельгийцы, датчане из концлагерей для военнопленных и интернированных, а также так называемые немецкие «союзники»: британцы, итальянцы и хорваты, которым пригрозили оккупацией, и даже венгры со словаками. Все присутствуют в этой сборной солянке, которую Гитлер с размаху швыряет в пылающую топку Восточного фронта для того, чтобы они жирным коптящим дымом вылетели через трубу. Там, на острие главного удара, в настоящий момент бьются два механизированных и один авиационный корпуса ОСНАЗ – и этого вполне достаточно для того, чтобы все, что смогло собрать командование вермахта, по прибытии на фронт немедленно превращалось в мелкую труху.

Но вот сереющее предутреннее небо озарилось отблесками залпов тысяч советских орудий и расцвело огненными следами огромного количества стартовавших реактивных снарядов. На той стороне от тысяч взрывов встала дыбом земля, и штурмовые роты поползли на исходные позиции, чтобы, как только прекратится артподготовка, ворваться во вражеские окопы, завязав страшный для немцев рукопашный бой. Это значит, что пройдет совсем немного времени, и снова наступит наша очередь поучаствовать во вращении земного шара вручную в нужном направлении. В одном только неправ был Владимир Семенович, гениальный поэт и певец, военные песни которого в этом мире каждый день звучат из репродукторов – не роты на марше вращают землю куда захотят, а вошедшие в прорыв механизированные корпуса и общевойсковые армии.

* * *

22 декабря 1942 года, 12:30. СССР, Астраханская обл., ракетный полигон Капустин Яр.

Бывший гауптштурмфюрер СС и ракетный конструктор Вернер фон Браун.

Прошло сорок дней с тех пор, как русские головорезы из специальных войск похитили нас с полигона Пенемюнде для своего вождя Сталина. И только тут, в глухих русских степях, я понял, насколько масштабные у русских планы, несмотря на то, что война еще идет на русской территории и все может кардинально измениться. Но русские, с которыми мы работаем, почему-то уверены, что все решено окончательно и бесповоротно, и теперь Красной Армии осталось только добить Третий рейх. Русские, сколько им не доказывай, что вермахт еще силен и способен переломить ход войны, просто верят в это – и все тут. Это страшные люди. При температуре минус сорок, под открытым небом они готовы голыми руками рыться в потрохах привезенных от нас ракет и при этом даже обмениваться немудреными шутками.

Дело в том, что ракетным полигоном это место называется пока чисто формально, ибо, кроме нескольких сборных деревянных домиков, в которых живут русские и немецкие специалисты, и большого сборного металлического ангара тут еще пока ничего нет. Есть только разбитые шнурами на земле разметки будущих сооружений и пара тысяч немецких военнопленных, которые долбят мерзлую землю киркомотыгами и вывозят ее на тачках. Пленные неплохо одеты и обуты в кирзовые сапоги, теплые ватные штаны, такие же теплые стеганые ватные куртки и шапки из искусственного меха. Не очень красиво, но зато тепло, что очень важно в этом холодном и ветреном краю. Но размах уже впечатляет. Когда этот полигон будет построен, он окажется в несколько раз больше Пенемюнде, а о таких типах ракет, которые русские планируют испытывать на пусковых столах № 2 и № 3, я еще даже не задумывался.

При этом совершенно очевидно, что основной целью производимых здесь работ является исключительно космос. По крайней мере, сами русские считают, что когда дойдет до испытаний усовершенствованной версии нашей ракеты с дальностью от пятисот до двух тысяч километров и наведением ее по радиолучам, война в Европе закончится. Как однажды сказал мне один из консультантов русского ракетного проекта оберст (полковник) Шалимов: «Для сноса с лица Европы вашего Третьего Рейха и приборки территории от оставшегося после него мусора наши ракеты Красной армии не потребуются. Так что работаем по графику, герр фон Браун, и не оглядываемся по сторонам. Будьте уверены – то, что вы разработаете, никогда не упадет на землю Германии, разве что случайно».

Кстати, этот самый оберст Шалимов – весьма странный господин. Даже с главным конструктором, герром Королевым, который является моим прямым и непосредственным начальником, он разговаривает пусть и не покровительственным тоном, но как равный с равным, хотя сам оберст Шалимов не является ни администратором этого проекта, как генерал Вальтер Дорнбергер в нашей немецкой программе, ни конструктором и ученым, ни куратором от русской тайной полиции безопасности. В то же время я достаточно часто вижу их вдвоем, о чем-то совещающихся или рассматривающих расстеленные на столе чертежи. Пару раз я слышал от своих русских коллег, что, мол, герр Шалимов это наш, то есть их, старший брат.

Но я не могу понять смысла этого выражения, потому что если герр Шалимов если и старше большинства русских сотрудников, то ненамного. Единственным отличием его от участвующих в ракетном проекте русских инженеров (многие из которых, так же, как и он, тоже имеют военные звания), является орден Боевого Красного Знамени – как я слышал, он получил его за разрушение румынских нефтепромыслов в Плоешти; хотя оберст Шалимов не летчик и не диверсант, а носит знаки различия артиллериста в виде двух скрещенных пушек. Ничего не понимаю…

Неделю назад, когда мы, немецкие инженеры, наконец освоились в домике, выделенном нам под конструкторское бюро, расставили кульманы и распаковали папки с копиями, снятые с нашей же проектной документации, меня неожиданно вызвал к себе герр Королев. Кроме него, в кабинете присутствовали генерал тайной полиции безопасности Серов, являвшийся административным руководителем и политическим куратором русского ракетного проекта, а также тот самый оберст Шалимов, выполняющий в проекте пока непонятную для меня роль «консультанта».

– Герр Браун, – сказал генерал Серов, упорно игнорировавший дворянскую приставку к моей фамилии, – какие-нибудь жалобы, предложения, пожелания на данный момент у вас имеются?

В ответ я только пожал плечами. Никаких жалоб, либо предложений или пожеланий, у нас пока не было. Для статуса «военнопленный» наше содержание было выше всяких похвал. Хотелось лишь поскорее приступить к работе, чтобы заполнить бессмысленную пустоту существования, тем более что разрабатываемое нами оружие никогда не будет применяться против Германии. Если русским нужен наш опыт ракетных конструкторов, то пусть они его используют, а не изнуряют нас хроническим бездельем. Об этом я и сказал генералу Серову.