Александр Михайловский - Освободительный поход

– Генри, – проворчал Рузвельт, – а с чего вы взяли, что знаете, когда будет этот самый конец войны? Мне это, например, совсем не очевидно.

Генри Стимсон хмыкнул.

– Мистер президент, – произнес он, – если дела у дяди Джо и дальше пойдут так же, как сейчас, то он прикончит плохого парня Адольфа еще до конца следующего года. И вот тогда, когда огромная, отмобилизованная и имеющая боевой опыт русская армия развернется на восток, я не дам за Японскую империю и ломаного цента. Русские раскатают их в тонкий блин, как паровым катком. А от азиатского берега до японской метрополии рукой подать, и наша авиация, базируясь на русских аэродромах, сможет разнести японские города в мелкий щебень и вынудить их императора к капитуляции без того, чтобы освобождать уже захваченные японцами территории на Тихом океане. Они и так вернутся под наш контроль после того, как Япония капитулирует.

Рузвельт немного помолчал, потом задумчиво произнес:

– Генри, это очень интересная и здравая мысль. Мистер Нокс, вы только что сказали про то, что можно провести наш флот русским Северным морским путем? Прозондируйте Москву по поводу возможности такой операции, и если они согласятся, выясните, разрешат ли они временное базирование нашей Тихоокеанской эскадры в их базах на Камчатке. Так в решающий момент она сможет оказаться в эпицентре событий.

* * *

15 декабря 1942 года. Евпатория. Центральный госпиталь особого назначения.

Военврач 2-го ранга Алена Лапина-Бережная, жена и мать.

Ночь, тишина, свет фонаря падает в окно. Иногда ночью я вдруг проснусь – и лежу, замерев от ощущения счастья, которое боюсь спугнуть неосторожным движением. Иногда даже грешным делом приходят мысли – а не сон ли это? Что если мне все привиделось – бравый полковник Бережной, наша свадьба, госпиталь в Бахчисарае, мои роды? И проснусь я в грязном холодном бараке, и донесется до меня лающая речь мучителей-фашистов, и снова жизнь моя будет тяжкой и безрадостной, в каждодневном ожидании смерти…

Но вдруг услышу я, как заворочаются мои дети; закряхтят, заплачут, требуя грудь – и, радостно встрепенувшись, вскочу я и подойду к колыбели; морок мой растает без остатка, оставляя лишь счастливую реальность, в которой я дышу полной грудью, я люблю и любима, я выполняю свое предназначение – продолжать род человеческий… А фашисты, фашисты мертвы. И те, что мучили меня лично и многие другие, которых тысячами и десятками тысяч истребляют бойцы из корпуса моего мужа. Когда радио передает сводки Совинформбюро, я обязательно подхожу поближе к репродуктору надеясь услышать о первом механизированном корпусе особого назначения. Но пока тишина. Под Оршей окружение Смоленской группировки фашистов замкнули третий и четвертый корпуса ОСНАЗ и бьются сейчас с наседающим со всех сторон врагом, пытающимся вырваться из ловушки, а о корпусе моего мужа пока не сообщают ничего, значит на их участке фронта пока затишье.

А пока меня называют счастливой матерью, говорят, что я богата. Улыбаются, искренне радуясь за нашу семью. Да, я богата – ведь у меня целых двое детишек! Сын и дочка, Иван да Марья. Оба здоровенькие, пухленькие; Машенька на отца похожа, а Ванюша – на меня. Говорят, это хорошая примета – быть моим детям счастливыми. Конечно, так и будет, разве может быть иначе? Поколение тех, кто родился во время войны и родится в ближайшие годы, непременно увидит светлые вершины коммунизма, который оно само и построит. Смотрю на своих малышей – и так и вижу, как они растут, в неге и ласке, любви и заботе. Кончится война, вернется мой герой – и заживем мы справно, в мире да согласии, будем воспитывать наших детишек, учить их добру и справедливости. Разобьют скоро врагов, покусившихся на нашу землю, прогонят их – и не посмеют они больше никогда сунуться к нам, потому что не будет больше в мире другой такой страны, равной нашей по силе и мощи. Да, я верю, что те, кто пришел нам на помощь из двадцать первого века, смогут помочь Советскому Союзу выбрать самый светлый путь к счастливому будущему.

Вот пройдет лет шесть… Мне представляется, как идем мы вчетвером по улицам послевоенного, отстроенного заново города – а кругом улыбки, радостные лица, музыка… Мы идем в зоопарк. Наши детки – нарядные, веселые, оба в матросках, только на Ванечке штанишки, а на Машеньке – юбочка. Мы смотрим на животных, смеемся, едим мороженое, встречаем множество знакомых – и все они улыбчивы и приветливы.

Вот мое воображение рисует следующую картину, как наши дети станут школьниками. Несомненно, они будут отличниками. Ванюша станет заниматься футболом, чтобы стать чемпионом и в составе нашей сборной прославить свою страну на весь мир… А Машенька, наверное, займется гимнастикой… А может, она будет писать стихи… А может, и то, и другое. И мы будем гордиться нашими детьми, а также нашей великой страной, в которой все мечты становятся реальностью…

Если честно, то когда все начиналось, я не думала, что у нас все будет серьезно. В тот момент, когда нас только освободили, мне просто хотелось жить… Жить в полную силу, любить… Помню, как первая поцеловала я своего героя – и дух захватило, когда он обнял меня в ответ; жарко стало, сердце забилось, словно птаха, и с радостью поняла я в тот момент, что мой он и только мой, что сам он не захочет меня отпускать… И не отпустил, пошел к замполиту тогда еще бригады, товарищу Брежневу и потребовал, чтобы тот, как представитель советской власти, расписал бы нас по всем правилам, сочетая законным браком. А потом, когда он узнал, что я беременная отправил меня с ранеными в Евпаторию, одновременно оформив мне перевод в расположенный здесь Центральный госпиталь Особого Назначения, которым заведует Игорь Викторович Сергачёв, военврач первого ранга и очень хороший человек.

Здесь, в Евпатории, теплый и мягкий климат. Раненые быстро выздоравливают, словно сам воздух здесь целебен. Приняли меня тут как родную, и даже выделили при госпитале большую и светлую комнату, дали мебель. Словом, обеспечивают всем необходимым, так что даже здесь я чувствую заботу своего героического мужа. Он сейчас на фронте, но я почему-то уверена, что не возьмет его вражеская пуля. Мой муж для меня вообще что-то вроде божества… Да, не у каждой советской женщины муж дважды Герой Советского Союза и кавалер еще множества орденов, а также трижды личный враг Гитлера. Это тоже своего рода награда и признание заслуг, пусть даже и со стороны врага.

Сейчас от моего мужа с фронта регулярно приходят письма. Сидя у колыбели, я тихонько читаю их вслух – и мои детки, кажется, слушают то, что написал их героический папа. Им уже по два месяца, моим малышам. Как же я их люблю! Мое сердце просто тает, когда они, приникая к груди, сладко чмокают, постепенно насыщаясь и засыпая. Они совсем не капризные. Но все же я иногда устаю, и тогда мне на помощь приходит моя подруга Варя – она работает в этом же госпитале медсестрой. Мы как-то сразу подружились с этой немногословной рыжеволосой девушкой, и частенько выручаем друг друга. У нее тоже ребенок, сынишка, только уже годовалый. Ее откомандировали сюда еще до меня с Западного фронта. Варя свято верит, что, когда закончится война, она найдет своего любимого. «Он не может погибнуть, – убежденно говорит она, – моя любовь хранит его, и Бог тоже. Я каждый день за него молюсь…» Ну, это, конечно, как-то странно, что она верит в Бога, но теперь я отношусь к подобным вещам гораздо терпимее, потому что мой любимый тоже в него верит. Он даже мне рассказывал что, когда они попадали оттуда сюда, то он даже слышал Его голос, повелевший ему поступать только по совести. Никто не сможет упрекнуть моего мужа, или его товарищей в том, что они нарушили этот приказ.