Райан Гродин - Кровь за кровь [litres]

Он рассказал Адель обо всём – о случившемся во время Гонки Оси, о пытке в Токио, плане Баша и о том, что произошло после – всего за несколько минут, гораздо быстрее, чем эта история заслуживала.

– Вот мерзавцы ! – возмутилась сестра, когда он закончил.

– Кто именно? – поинтересовался Феликс.

– Все! – Волосы Адель яркими прядями обрамляли лицо, но дни темноты вскипали в глубине её слов. – Баш, Яэль, все они, чёрт их побрал !

Феликс помнил эту злость – алую жажду мести. Помнил, как она покрывала пол в Токио, наполняла иссушенные трещины у него во рту. Часть её до сих пор пульсировала под свежими повязками, но абсолютная ярость уже испарилась. План Баша больше не казался ему правильным. Ужасное, грязное месиво из жизней и смертей, из несправедливости и неправильности, и знает Бог, как же Феликс не хотел марать в этом руки!

– Думаешь, мама мертва? – чёрные, как смоль, эмоции просачивались меж её зубов вместе со словами.

– Если нет, если они с папой действительно у Влада… – Что хорошего все эти если ему принесли? Лучше верить доказательствам. – Я не знаю. Не знаю, что делать, Ада.

Сестра взвесила в ладони сломанные часы Мартина.

– Не знаешь?

Три часа:Адель рассказала свою историю, пока чинила часы Мартина с помощью пинцета из аптечки (пришлось дождаться, когда Лука выйдет из ванной, чтобы его достать) и инструкций Феликса. На самом деле, и рассказа, и ремонта было на несколько минут. Кроме нападения Яэль и трёх попыток побега, месяц Адель состоял из шума в темноте и разбитых пальцев ног. Через слои стали ей немало удалось подслушать. Достаточно, чтобы знать, что шансы свергнуть фюрера ничтожно малы.

– Даже если мама и папа не у штандартенфюрера, что будет, когда СС вернут себе Германию? – спросила Адель. – Нас всё равно схватят и обезглавят. Кто-нибудь сознается, где находится ферма Влада, и мама с папой всё равно умрут.

Когда часы снова пошли, на них установили время из комнаты с картой: 2:43 (Время центрального Рейха). Стрелки неуклонно отсчитывали секунды, тикали с той же безотлагательностью, что и в гостевых комнатах Императорского дворца.

Ты знаешь, что должен делать, – словно говорили они. – Знаешь? Знаешь?

Два часа:Адель была права.

Один час:Ноги налились свинцом, когда он шёл по коридору в комнату с телефоном. Все были в главном зале, обсуждали документы по «Проекту Доппельгангер», и голоса их сливались в один поток. Будто бы эти бумаги смогут что-то изменить.

А что если смогут? Вопрос следовал за Феликсом через дверь. Обвивался вокруг шеи, пока парень подходил к комоду, на котором стоял телефон. Проник в фантомные пальцы, когда Феликс поднимал трубку, стараясь не думать о Яэль и сотнях людей Вермахта, которыми могли быть папа, Мартин, он сам.

Мысль всё равно основалась в голове. Сомнения – дюжины, сотни, тысячи разных лиц – пробирались в сухожилия здоровой руки Феликса. Замораживали её. Но кое-что продолжало двигаться: стрелки часов Мартина, жужжащих в кармане. Напоминающих Феликсу, что его жизнь – жизнь всех дорогих ему людей – станет намного короче, если он не соберётся, не протянет руку и не наберёт номер. И честно, какие тысячи разных лиц? Яэль – девушка без лица. Люди войны тоже безлики – солдаты обречены на смерть, как бы Феликс ни поступил.

Важны лишь те лица, которые он может спасти.

И вот. Последний кусочек.

Благословение, проклятие.

Феликс набрал номер.

Несмотря на предрассветный час, на звонок ответили уже после второго гудка, потом перевели вызов. У Феликса даже не было времени передумать, как Баш взял трубку и полусонно прорычал: «Да?»

Дыхание застыло в горле.

Скоро прольётся кровь.

Должна пролиться.

Но не кровь Вольфов.

– Я на месте, – сказал он.

По поводу съёмочного оборудования не было никаких новостей, но Лука продолжал читать до тех пор, пока буквы не начали сливаться перед глазами. До тех пор, пока даже чашка кофе под рукой (которую он опустошал и вновь наливал бесконечное число раз) не перестала делать их чётче.

Но Лука не просто читал. Он должен был рассказать. Умение владеть словами всегда было его сильной стороной, но втиснуть массовые убийства, эксперименты над людьми и самую большую ложь Гитлера в одну речь – это вызов даже для таких ораторских способностей.

Добрую половину часа он провёл с карандашом в руке – пытаясь придумать, как лучше сказать худшее. Графит скрипел по бумаге порывами, речь обретала форму.

Люди Третьего рейха. Я Лука Лёве, ваш Дважды Победоносный, и я здесь, чтобы рассказать правду. Фюрер Адольф Гитлер лгал нам об очень многом. Мир. Чистота. Прогресс. Этого наша империя достигла, по словам Гитлера. «Арийская раса великая, – говорит он нам. – Арийская раса сильная. Сам Бог избрал арийцев, чтобы править миром».

Ложь.

Я раскрою вам правду. Правду, которую, думаю, многие из вас уже знают: Мы не великие. Мы не сильные. Мы убийцы, запятнанные кровью невинных. Сотен, тысяч…

Он остановился. Карандаш так яростно впился в бумагу, что проткнул её насквозь, оставляя крошечную дырочку.

Этих слов было недостаточно.

– Где ластик? – спросил он всех в комнате.

Вместо ответа Яэль забрала у него лист, пробегаясь по тексту глазами: «Всё отлично!»

Она передала речь Мириам, прежде чем Лука успел выхватить лист из рук.

– Числа легко забыть. Поэтому нас отмечали ими, – Мириам похлопала себя по внутренней части предплечья. – Числа не причиняют боль. Числа не кровоточат. Выбери один из отчётов о вскрытии. Покажи его по «Рейхссендеру», если хочешь, чтобы все воочию увидели правду. Покажи людям фотографию ребёнка, назови имя, дату рождения. Продемонстрируй кровь и плоть. Не числа.

Лука провёл ещё полчаса за изучением отчётов. Крови, плоти и костей.

Выбери один.

Как можно выбрать всего один, когда их здесь так много?

Так много…

Расплывались не только слова, но и сами страницы. Лука смотрел на них, пока глаза не начали сходиться к переносице, а вся стопка документов не превратилась в одно размытое пятно. Боль, зарождаясь в плечах, опускалась вниз по позвоночнику. Кто бы знал, что бумаги бывают такими тяжёлыми? Во всех смыслах.

Ножки стула Яэль скрипнули по полу.

– Думаю, нам всем не помешает глотнуть свежего воздуха. Мириам? Лука?

Свежий воздух. Он вообще существует?

Мириам взмахом руки отправила их одних, даже не оторвав взгляда от документов. Легендарная самоотверженность. Вот бы найти способ разлить её энергию по бутылкам и раздать всему Сопротивлению. Победа им была бы обеспечена!

Им . Победа. Мысль не удивила Луку, лишь подтвердила чувство, которое так долго нарастало внутри. Яростное и пламенное, как выражение лица Аарона-Клауса тем утром на Площади Величия. Безумное, как соболь, бьющийся в силке.