Геннадий Марченко - Возвращение [СИ]

– Вот эта церквушка мне нравится, – сунул я снимок Бергункеру.

– Хорошо, тогда я сегодня же позвоню в Тернопольский обком партии, попрошу организовать встречу и размещение съёмочной группы.

– Кстати, когда будешь звонить, спроси, как там с бандеровцами, шалят или уже всех в расход пустили?

– Хорошо, и насчёт командировочных выясню…

– Все финансовые издержки я обязался покрыть из своего кармана, так что в этом плане можешь быть спокоен.

Н-да, фильм, конечно, обещал влететь в копеечку, согласно смете в пересчёте на советские деньги бюджет «Вия» должен был составить порядка 300 тысяч рублей. Но деньги уже перечислены, процесс запущен, заднюю включать поздно.

По возвращении в гостиницу я сказал Варе, куда собираюсь отправиться, и она взволнованно взяла моё лицо в свои ладони:

– Фима, почему именно туда, неужели нельзя было выбрать что-то восточнее?

– Церквушка приглянулась, места живописные, всё как-будто создано для съёмок «Вия». Да и националистов оттуда давно выкурили, так что волноваться не о чем, – приврал я для пущего спокойствия супруги.

Двое суток спустя самолётом из Владивостока прибыла долгожданная техника вместе с достаточно известным в Голливуде оператором Джеймсом Уонгом Хау. Тот наотрез оказался лететь отдельно от своих кинокамер, предпочтя сначала морское путешествие из Лос-Анджелеса во Владивосток, а потом самолётом до Москвы. Ещё день спустя утром я попрощался с Варей и детьми, которых у запасного выхода из гостиницы дожидался неприметный, мышиного цвета «Москвич», окна которого, тем не менее, задёргивались шторками.

А вечером того же дня один из вагонов поезда «Москва-Киев» полностью оккупировала наша съёмочная группа, которой предстояло создать первый советский фильм ужасов.

В областном центре нас приняли радушно, с вокзала всю съёмочную группу повезли в лучшую местную гостиницу, заверив, что и в Зелёном нас готовы разместить. В тот же вечер меня, Стетсона, Бергункера, Хау, Никулина, Милляра и Быстрицкую повели в харчевню «Терноп╕ль».

Самую знаменитую Бабу-Ягу советского кино на роль старой ведьмы мне выделили без вопросов. Правда, Бабой-Ягой Милляр успел побыть однажды, в «Василисе Прекрасной». «Морозко» пока никто снять не удосужился.

В этой реальности он был на три года меня младше, однако все, включая меня, обращались к нему по имени-отчеству. Выглядел он и впрямь старше своих лет. Георгий Францевич, в свою очередь, оказался на редкость эрудированным, веселым и легким в общении человеком, так что в поезде скучать не пришлось.

Сейчас же, с дороги, мы с радостью приняли приглашение отобедать. Украинская кухня в её лучших проявлениях меня всегда радовала, а здесь принимающая сторона расстаралась на славу.

Борщ! Король стола! Наваристый, ароматный, приправленный салом, а к ним пампушки с чесноком. Колбаски из сельской печи, крученики мясные, полядвица, деруны… Сало, от одного вида которого непроизвольно выделялась слюна, манило своими тонко нарезанными ломтиками с розовыми прожилками.

А ведь многие украинцы не могли позволить себе таких разносолов. Впрочем, и не голодают, утешил я себя, принимаясь за пылающий тёмно-бордовым борщ. Сам видел, что после не столь кровопролитной войны, каковая случилась в моей реальности, страна, включая союзные республики, уже крепко стояла на ногах. И пусть без разносолов, но на столе любой семьи всегда имелось чем подкрепиться. Тем более в сельской местности, где редкое хозяйство обходится без коровы, кур и поросят, а также сада и огорода.

В общем, от тех посиделок не только у меня, у всей съёмочной группы остались самые приятные воспоминания. В райцентр решили не заезжать, так как он находился дальше от Тернополя, нежели Зелёное. В село наша делегация прибыла на двух автобусах и с грузовиком сопровождения, в кузове которого покоились ящики со съёмочным оборудованием. Каждый аппарат или прибор был проложен соломой во избежание поломки, тем более что приличная дорога закончилась у Гримайлова, а дальше начался просёлок в виде разбитой грунтовки.

– Добрий день!

К нам метнулся невысокий толстячок с пышными, обвислыми усами и широкой, в половину лица, улыбкой. Хотелось верить, что она искренняя.

– Голова сільський адміністрації Микола Володиморович Нюхня, – представился тот.

– Як дісталися? Я уже немного освоил местную мову, и ответил за всех:

- Добрались в целом справно, разве что дороги у вас тут, товарищ Нюхня…

- Тут ми нічого вдіяти не можемо, – огорчённо развёл руками толстячок.

– Но в планах на следующий год сделать щебёночное покрытие, – вставил представитель областной администрации.

После чего нас повели в сельсовет подхарчиться с дороги. Пусть ассортимент был и не столь впечатляющ, как накануне в Тернополе, однако обилие ожидавшей нас еды вызывало подозрение, что встанем мы из-за стола изрядно потяжелевшими.

Далее последовало размещение личного состава в каком-то бараке, причём малая, женская половина от мужской была отделена двигавшейся на проволоке шторкой. Там разместились Быстрицкая, гримёрша, костюмерша и помощница режиссёра, в обязанности которой входило обеспечение всех моих и иногда второго режиссёра прихотей, в пределах разумного, конечно.

Утром мы целой делегацией отпарились осматривать места будущих съёмок. А ничего так сельцо, живописное. Причём на окраине в наличии имеются даже мазанки с соломенными крышами – как раз то, что доктор прописал. Ничего страшного, что в них люди живут, уж ради съёмок на недельку переберутся к родственникам. Тут всё село роднёй повязано, не может быть, чтобы ни приютили.

– Так, Адольф (меня так и подмывало назвать его Адик), записывай, какие дома мы экспроприируем для съёмок. Вот этот… этот… и вон тот, за оградой, на которой крынки сохнут. Они в одной локации, близко друг к другу, и камера сможет их разом захватить, получится такая массовка из мазанок.

Бергункер старательно выводил в блокнотике карандашом, от усердия высунув кончик языка. Я краем глаза заглянул в его записи, и увидел, что мой помощник успел набросать общую схему улицы, крестиками отметив нужные дома. Хау стоял рядом, профессионально прикидывая ракурсы будущих съёмок. Сзади замерли остальные члены группы, включая Никулина, Быстрицкую и Милляра.

– Так, а теперь пойдём глянем церквушку.

Милляр оказался ещё и набожным человеком. Шагов за сто до церкви он вдруг остановился и стал креститься. Следуя его примеру, перекрестился и я, больше никто не рискнул. Даже если среди участников нашей бригады и были верующие, в эпоху воинствующего атеизма им это приходилось скрывать.

Церковь выглядела даже ещё величественнее, чем на чёрно-белом фото. К нашему появлению староста храма – строгая женщина лет шестидесяти – всё-таки отперла её двери. Хотя, как нам доложили, местный батюшка всячески противился съёмкам фильма в святом месте и в сердцах уехал на месяц к родне в Чернигов, бросив осиротевшую паству на произвол судьбы. Это он ещё не знал, какую чертовщину мы будем снимать, иначе вообще проклял бы нас до седьмого колена. А может и проклял авансом, просто мы этого не знали.