Владимир Лакодин - Беглец отовсюду (СИ)

Долго сидели. И тут он такой: «Смотри — водит. Водит, зверь!» Колокольчик тоже так — «звяк», тихонько. Потом еще раз — «звяк». Гляжу и правда — леска в воде ходит туда-сюда. Конопец шипит мне: «Я его сейчас возьму потихоньку и потяну, а ты готовсь». И давай он леску-то на себя тащить и наматывать на что-то. Я сзади стою — готовлюсь.

Ну и засмотрелся. Как эта леска у меня с руки сползла — ума не приложу. Он как заорет «Давай!» Я тащу, а лески-то и нет… И тут его ка-а-к дернет! Гляжу — летит наш Конопец башкой вперед прямо в реку. Я только и успел цапнуть его за ноги, да неудачно. Смотрю — он уже в воде, а у меня в руках одни только штаны.

Думаю, всё — половили. Надо вытаскивать мужика и домой идти… Но плохо я того Конопца знал. Слышу — орет он самые распоследние слова, а сам, видать, вцепился в леску, и его по воде-то и ворочает, и крутит!

Ну, я полез было за ним… Только в воду вошел, стал примериваться, как бы его половчее ухватить — тут сом поднялся… И, скажу вам, видал я раз рыбу — у Головы на дне рождения… аж не поверил. Лежала такая тварь на блюде — с мою ногу. Так вот эта рыба по сравнению с тем сомом — карась.

Вынырнула этакая харя, — Викул показал руками, какая именно была «харя», — а потом опять занырнула, но спину и хвост показала. Сом этот был больше самого Конопца, ей-Ворону! Помню, подумал, что утопит мужика. Кричу ему: «отпусти!» Какое там!

И начали они хороводиться — то сом всплывет, то Конопец. Я его дурака пытаюсь хоть за что, хоть за волосы поймать. Но никак — брызги, ряска, не видно ни демона, кто где. Хватаю, в общем, впустую. Тут слышу — со спины кричат. Обернулся — оказывается охотники набежали. На шум, наверное. «Чего там?» — вопят.

Ну, я Конопца-то ловлю, а сам тоже кричу — сом, мол, зверюга страшная. А вода бурлит, я уж совсем ничего не вижу. Слышу крик: «Отойди!» Плюнул — отошел. Гляжу, один с луком прибежал. Есть там такой — здорово по пушному зверьку промышляет. «Давай», — говорит, — «из лука его!» Я отвечаю в том смысле, что пока он будет целиться, Конопец потонет. А он говорит: «Не боись!» И выцеливает, значит, уже сома.

А там, в воде — демон те что! Конопец хрипит, когда выныривает, но держит. То рыбина мелькнет, то опять он. Тут слышу сбоку «Вот он!» и «дзынь» — тетива…

Тут все и кончилось. Смотрю, выходит из воды Конопец. Само собой — без штанов. Руки в крови, все ладони леской порезал. И костерит нас на чем свет стоит. Мы не поймем, чего он так разоряется. А он как на берег-то вышел, мы глядим — якорный корень! У Конопца из задней части стрела торчит!..

Шимма фыркнула то ли весело, то ли смущенно. А Полу, который под кузнецовы россказни незаметно для себя осушил всю кружку эля целиком, стало до неприличия смешно. От сдерживаемого смеха стало больно, он сдавленно хохотнул и схватился за бок.

— А сом что? — добродушно усмехаясь, спросил Доктор.

— А ушел сом! Конопец от неожиданности леску упустил… Он нам весь оставшийся день житья не давал. Стрела-то неглубоко вошла, вода притормозила. Вытащили легко, обработали. Раненый, значит, того — давай лечиться. И налечился так, что начал уже заявлять, что это мы нарочно ему, Конопцу, такой всесветный позор устроили. К ночи еле угомонился…

Они потом этого сома все-таки взяли — где-то через месяц. Конопец, говорят, ни спать, ни есть не мог — все выслеживал. Ходил злющий, глаза огнем горят! А когда выследил — так целую банду на того сома снарядил.

— Моби Дик! — захихикал Пол, — не могу!

— Так, юноша! — вдруг прервал веселье Доктор, — вот тебе смеяться совсем не надо.

Он пару раз легонько хлопнул в ладоши и заявил:

— Перевязка! А то скоро стемнеет… Девочки, соберите, пожалуйста, что осталось из еды — завтра пригодится.

Приготовив лекарства и осмотрев оставшиеся от первой перевязки полосы рубашечной ткани, старик попросил девушек временно удалиться. Те с готовностью ушли вниз по оврагу — за поворот.

Хтоний сказал Викулу:

— Попробуй поставить его на ноги и проводить шагов за двадцать хотя бы.

Кузнец понял, подошел к Полу и сказал:

— Ты это, парень… Думаю, прогуляться тебе нужно. Давай помогу.

Мальчик покраснел, но помощь с благодарностью принял.

Когда вернулись к лежанке, у Доктора уже все было готово к перевязке. Рана Пола ему снова понравилась, о чем старик не преминул сообщить. Вскоре Пола снова уложили, укутали, дали огненного бальзама и наказали отдыхать.

Кузнец и врачеватель сели недалеко от Берты. Хтоний раскурил трубочку и начал пускать двойные и тройные кольца. Викул, поглядывая на лошадь, спросил:

— Где ты ее взял-то?

— Купил у старосты в одной деревне вместе с седлом. Но пока нашел… Крестьяне эти!.. С ума сойти. От столицы каких-то двести-триста лиг, и такая глухомань! По лесу — скособоченные хутора, землянки. Народ еле считать умеет. Разговаривают через пень-колоду. Идолы у них какие-то…

Сначала грабить меня собрались. Я сказал, что прокляну, — Доктор усмехнулся, — Так в ноги попадали…

Стал спрашивать — осла ли, лошадь. Барыши показал. Ну, это дело они сразу признали и началось! Сначала продавали мне овцу, потом потащили на какую-то заимку и там стали всучивать двух собак — «на лисицу», говорят, «на зайца — лучше нет!» А собаки — в парше, битые-перебитые…

Я говорю — в деревню ведите. Привели еще на один хутор, большой. Он, видать, для них — деревня. А тамошний хозяин давай мне за два барыша девчонку продавать — лет пятнадцать ей. «Девка, господин хороший — огонь!» — говорит, — «Постель греет, что твоя печка!» А сама худая, в рванье, зубы черные. И вроде как не в себе…

Опять сказал, что прокляну их всех — вместе со скотиною и с идолами. Наконец вывели к деревне…

Старик попыхтел трубкой и печально поведал:

— Знаешь, Викул, иногда имею я недостойную мысль… о частичном уничтожении малых сих. Вот как при гангрене конечность отрезают, чтобы главное спасти — человека… Но знаю, что мысль эта — от слабости. Только от слабости ума…

Сколько лет я голову ломаю — можно ли хоть как-то эту жуть поправить? А вижу только одну безнадежность. Думается мне, что как оно было, так и будет вовеки: сверху — чистые упыри, снизу — дикость, посередине — пошлость. И не мне этот порядок менять. Потому что и сам я… казнить хочу. Справедливость утверждать. Законы насаждать. Знания вбивать — хоть батогами.

Значит и сам я… упырь.

Старик прерывисто вздохнул.

— Добрый ты, — снисходительно прогудел кузнец, — Я бы вот в Тёсе пару-тройку голов проломил с моим удовольствием. В назидание… Какой ты, Ворона ради, упырь? Ты комара-то прибить жалеешь!..

Слабость ума… Мне б такую, знаешь, «слабость ума» — я бы уже давно самолет построил.

— И улетел бы отсюда к демоновой бабушке? — улыбнулся Доктор.