Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

– И все одно я никуда с тобой не пойду.

– Ступай один, коли со мной не желаешь.

– Я вообще с подворья не уйду. Буду биться со стрельцами, как и все ратники бояр Романовых.

– В итоге погибнешь либо будешь казнен потом. Это вместо того, чтобы подняться над всеми.

– Ты опять будешь твердить о мыслях каких-то влиятельных людей?

– Да. По их приказу я здесь, и ты должен повиноваться им.

– Ничего я никому не должен. А ты, Андрюша, иди отсюда, не мути воду, иначе…

Холодов прервал Отрепьева:

– Что «иначе»? Сдашь меня боярам? Скажешь, что я склонял тебя к измене? Ступай, скажи. Но только помни, что этим поступком ты не на мне, а на себе крест поставишь. Вот уж не думал, что ты станешь таким упрямым.

– Я не сдам тебя. Да и не упрямый я, служу по чести, как и должно. Ступай к влиятельным людям и передай, что я не нуждаюсь в их услугах.

Холодов махнул рукой:

– Да делай ты чего хочешь, глупец!

– Не обзывай, Андрюша, а то не посмотрю, что друг!

– Разве ты можешь иметь друзей, Юрий? Нет, теперь, как на службу поступил, у тебя только хозяева остались.

– Надоел ты мне! – заявил Отрепьев, поднялся, рывком открыл дверь и вышел из каморки.

В комнатенку вошел Тетеря.

– Чую, не сложился разговор, Андрюша?

– Не сложился.

– Уйдешь?

– Ушел бы, Яша, да не могу нарушить приказ князя. А Юшка?.. Ничего. Это сейчас у него гонору много. Поглядим, как он заговорит, когда на подворье пойдут стрельцы.

– Значит, останешься.

– Иначе нельзя, Яша. Но мне вечером надо будет выйти с подворья. Я говорил тебе.

– Помню. Выведу, но ненадолго.

– А надолго и не надо. Что на подворье?

– Суета. Бревна крестьяне подвезли, для чего, не знаю. Ратники больше не подходили. Те, которые, уже есть, стоят на постах, отдыхают. Бояр не видел.

– Ладно, вечером, как договорились, проведешь к реке. Да еды принеси, если можно.

– Принесу, как хлеб испекут да молоко завезут. Может, мясо или рыба будет.

– И хлеба с водой хватит.

– Пошел я.

– Давай. Коли новость какая, предупреди.

Тетеря кивнул и вышел во двор.

Двери залы отворились, на пороге появился Семен Годунов.

Борис Федорович ждал его.

– Что, Семен?..

– Я только с подворья Романовых. Государь, они, кажется, прознали про ночь.

– С чего ты взял?

– Во дворе холопы при оружии. Стоят вдоль всего частокола, где прорублены бойницы. Видел Михаила Федоровича. Он всем и руководит.

– Ты докладывал, что он выезжал со двора. Установлено куда?

– Да, государь. В храм.

– Так у них своя церковь.

– Докладываю, что узнал.

– С кем встречался в храме?

– Ни с кем. Помолился и вернулся на подворье.

– Что, и со священником не общался? Нищим не подавал?

– Нет. Все время был один.

– Странно.

– Меня, государь, тоже волнует, откуда Романовы могли прознать про наш замысел.

Годунов рассмеялся.

– Наш? С каких это пор холоп вместе с государем замыслы строит?

– Прости, Борис Федорович.

– Значит, тебя волнует, откуда Романовы прознали про мой замысел?

– Да.

– А думать не пробовал?

– Думал.

– Ты чего дурачка валяешь? О чем тут думать? Кто знал о замысле? Ты, я и…

– Ах, дурная башка! – Семен хлопнул себя по лбу. – Бартенев. Он рассказал Романовым. Больше некому. Позволь взять его и отправить в пыточную избу.

– Нет, Семен, вижу, нечем тебе думать. Коли Бартенев сдал мой замысел, то неужели он остался бы после этого на Москве?

– Мои люди сегодня на подворье его видели.

– Да? Ну раз так, то езжай в гости к Романовым и попробуй забрать у них Бартенева. Что-то мне подсказывает, что туда тебя пропустят, а вот обратно нет. Говорить с тобой будут не в палатах, а в подвале, подвесив за ребро на железный крюк.

– А семья?

– Ты еще раз убеждаешь меня в том, что думать тебе нечем. Коли Бартенев решил остаться, то уж о семье он позаботился. Никого ты в доме его уже не найдешь. Раньше надо было приставлять к нему людей.

– Так твоего повеления на это не было.

– А по нужде ходить тебе тоже повеление царя надобно? Или как-нибудь без него обойдешься?

Семен Годунов потупился.

– Прости, государь, сегодня я и вправду что-то плохо соображаю. Голова болит с утра.

– Захворал?

– Вроде нет, только слабость да головная боль.

– К доктору обратись. Но после того как дело сделаешь.

– Да, государь. Еще не сказал, что с ближней вотчины крестьяне на подворье бревна привезли. Много. Сосны.

– Зачем?

– Не знаю.

– С крестьянами холопы с оружием приехали?

– Нет, тех не было.

– Крестьяне остались?

– Сбросили бревна с телег и уехали. Но какая собака этот Бартенев!

– Я предупреждал тебя.

– Не вели казнить, государь. Допустил оплошность, исправлю. Ночью. Лично поведу стрельцов.

– Ты и так их повел бы.

– Что сейчас делать повелишь, государь?

Борис Годунов прошелся по зале, остановился, повернулся и проговорил:

– А сделаешь ты, Семен, вот что. Романовы прознали про нападение, готовятся к бою. Зря, только людей погубят, но это их дело. Они собираются обороняться, а мы возьмем и уберем от подворья стрельцов.

– Как это?

– Ты не знаешь, как убирают войска? Передай стрелецкому голове, чтобы оставил у подворья Романовых только небольшой отряд для поддержания порядка, а всех остальных увел в Кремль.

– Слушаюсь, государь, передам. Только не пойму я что-то…

Годунов повысил голос:

– А тебе не надо понимать. Коли сам ничего делать не можешь, то исполняй волю других.

– Понял.

– Нет, Семен, тебе, право, к доктору надо. Вот и румянец на щеках появился. Хворь прицепилась не ко времени.

– Стерплю, государь.

– Ну терпи. По стрельцам все понял?

– Да. Основные силы отвести от подворья Романовых.

– Основных сил, Семен, там еще не было. Стрельцам, вернувшимся в Кремль, отдых. Всем находиться на месте в готовности по первому приказу двинуться на Варварку. Представляю, как Романовы удивятся. Они готовятся к обороне, а стрельцы ушли. Федор Никитич наверняка подумает, что эти действия с моей стороны связаны с изменой Бартенева. Они устроят совет, решат, что я вынужден был отложить нападение на какое-то время. А выйдет как раз наоборот.

– Может, решат, что ты совсем отказался от нападения на них?

– Нет! Романовы умны, они знают, что раз я взялся за дело, то доведу его до конца. Они подумают, что я взял вынужденную отсрочку. Для них и это немало. Я же нанесу удар, как и собирался. Коренья готовы?

– Да, государь.

– С ними-то не оплошаешь?

– А чего тут плошать? Какой труд занести их на разгромленное подворье, сунуть куда-то и тут же отыскать?

– Не о том я.

– А о чем, прости, государь?

– Улики придется представлять Боярской думе. Как бы не вышло, что вместо отравы перед ней окажутся коренья для приготовления лечебных снадобий. Где ж тогда злой умысел?