Оксана Демченко - Облачный бык [Litres]

– Я не ощутила смерть, но, – вздрагиваю, вспомнив, как сминалась об стену столешница. Дубовая! В кулак толщиной… Нагибаюсь, трогаю щепки. – Ничего себе!

– Трудно оспорить то, что видел сам. Придется поверить в одержимость, – Курт разжал мою руку, бережно смахнул щепки. – Вот так, не надо заноз. И без того мир колюч от острых вопросов. Юна, не плачь. Ты молодец. Яркут опытный, он успел сгруппироваться. Удар был ого-го, но… обойдется. Слышишь? И я теперь вижу: ты – Юна. Ты тише и серьезнее, в ней больше напускного. Ты и Юлия… Две личности, одно тело. Вот еще загадка! А Клим молодец, он первый сообразил, что живки не просто так понаехали в столицу. Клим… ты его не знаешь, прости. Я отвлекся.

– Нестыковка. Не тот человек! Этого блинорожего я не знаю. Грузный в моем доме говорил чисто, по-столичному. Сюда явился другой, у него базарный говор. Злодей не один? – я задохнулась и села. Забормотала быстро, сбивчиво. – Плохо. Бежать надо. Бежать! Курт, я не умею прятаться, заметать следы и все такое. Я устала, второй раз никого не выдворю, понимаешь? И рисковать людьми… ты глянь на Яркута!

Дверь негромко стукнула, и я панически схватилась за горло. Дернулась встать, лишь теперь сообразив, что сижу на полу. Рядом черный Хват, он смотрит сочувственно. Придвинулся, облизал лицо… и панику сняло шершавым языком.

Моргаю. Смотрю в сторону двери, щурюсь… и улыбаюсь, поверив зрению: в коридоре стоит Вася! Мой обожаемый волк – смотрит на меня с подозрением. Изучает лицо, да так пристально… Юлия что, поссорилась со всеми, кто мне дорог?

– Наливочка, – рюмка всунута в ладонь. Лицо Курта заслонило Васю и еще полкомнаты. – Залпом, не думая. Молодец. Сиди, дыши.

После наливки горячо даже в голове. Легкие горят. Жар медленно стекает по позвоночнику в живот, в ноги… пока я бессмысленно вожу взглядом по комнате. Не хочу понимать, анализировать: вон Яркут лежит на собачьем диване, под его затылок подсунут тканевый валик. Яркут жив, вокруг тела нет тени и льда. Вон грузный детина с лицом-блином – валяется у стены, руки стянуты за спиной, раны наспех обработаны. Он обычный и живой, просто человек без сознания. Ни холода, ни тени.

– Держи еще, Юна. Для закрепления.

Опять рюмка. Нет сил спорить. Пью. Руки делаются совсем горячие, в голове – шум и звон. Душа расправляется, а была измятая, подмороженная… ничего, оттаяла. Я – дома, я закрыла дверь.

Взгляд завершил круг, уткнулся в тяжелые ботинки. Увяз в изучении шнуровки, с усилием пополз выше. Да, это Вася, он по-прежнему стоит в дверях. Знакомый – и иной…

Как много событий накопилось с нашей прежней встречи, какая это прорва времени – год! Вася был крепким мальчишкой. А этот, в дверях, уже мужчина… Вытянулся, отчего сделался тощим, резким. Скулы обозначились остро, взгляд стал строгим и спокойным – без прежней наглоты городского дикаря.

Отрываю ладонь от ковра, вяло качаю ею. Улыбаюсь дрожащими губами.

– Вася, ты… Вырос-то как. За год совсем поменялся. И стрижка милая. Тебе идет.

– Вернулась, – Вася качнулся вперед, сразу оказался рядом. Обнял, отстранился. – Я твердил без устали, что она – не ты. Никто не верил. Юльку тряхнул. Крикливая кукла. Пожаловалась советнику, меня чуть не отчислили. Пришлось следить молча. Раз Юлька исходит на страх, ты вернешься, так я решил. А недавно… ну, стал следить внимательнее. И ты здесь. Рад, аж чешуся!

Вася улыбнулся, шумно поскреб макушку. Подмигнул… и душа моя сделалась крылатой, взмыла к свету. Вот только сквозная рана от темного взгляда не заросла. В позвоночнике застрял осколок инакости… вопрос, смогу ли встать? Я завозилась, Вася поддел под локти. Сперва ноги показались неощутимыми, чужими… а после от пяток иглами ударила боль. Я вскрикнула, прикусила губу и упрямо улыбнулась. Не изуродовал меня злодей, не схарчила нора: болеть может лишь у живых, насколько я знаю.

– Тебе надо спрятаться? – Вася присел, деловито и даже бесцеремонно прощупал мои ноги от стоп до коленей. – Хм… я думал, вывих. Обошлось, но лапы ледяные. Я разотру, а ты думай. Отвезу, куда скажешь, машина у входа.

Спросить, как он оказался здесь и почему смог понять мои страхи без единой жалобы, я не успела. Курт тоже: вздохнул – и проглотил очевидные вопросы, на которые наверняка не получит прямых и быстрых ответов.

– Василий Норский, если не ошибаюсь, – сказал Курт вместо этого. – Наслышан от советника.

– Уехать, да, – обрадовалась я. – Вася, ты ведь знаешь, как сменить документы, спрятаться и прочее похожее? Научишь?

– А справишься, заучка?

– Постараюсь. Поехали, сразу!

– Не сразу. У меня срочные вопросы, – резко возразил Курт. Положил руку на мое плечо. – Не отпущу.

– Я до смерти боюсь, Курт. Ощущаю себя выползком. Ни имени, ни прошлого. Голая, и мир стал чужой. – Я попробовала оттолкнуть Курта, не смогла. – Хорошо, я запишу все, что знаю. И пришлю… передам?

– Есть место в пригороде. «Тёрен», – совсем тихо шепнул Василий. – Из зала просматриваются все подходы. Люди, что держат заведение, служили с братом. Днем там пусто. Рядом станция.

– Годится, – Курт поморщился, но руку убрал. – Но сперва срочный вопрос. Курсант, ты видишь разницу между Юлией и Юной. Я следил за лицом, нет смысла отрицать. Как различаешь? Ведь Хват не распознал! Мой Хват… невероятно.

– Вижу, – с вызовом кивнул Вася. – У Юны глаза глубже, внутри они темные. А сейчас вовсе черные, что-то неладное приключилось здесь.

– Но я-то не вижу, не чую, не знаю как выявить! – Курт сгорбился. – Артель… даже не знаю, почему это слово выбрано для названия. Сколько в заговоре людей, каковы их цели? А мне надо знать.

– Могу дать льдинку, то есть способность опознавать одержимых, – я указала на пленного. – Только предупреждаю: это не подарок, а болезнь. Станет донимать вроде старой раны. Как объяснить? У меня в душе застрял кусок мертвого льда. Если отдам, сама согреюсь, а ты…

– Согласен, – Курт повернулся ко мне и прямо смотрел в глаза, пока я выливала в него тьму и боль. Молча терпел. Когда кошмар иссяк, зажмурился и скрипнул зубами. – Да, что-то поменялось. После разберусь, пока неотложное: Юна, стоит ли прятаться далеко и одной? Я обеспечу охрану, а чуть позже и документы. Все по высшему разряду.

– До смерти боюсь его подобий, а тем более его хозяев. – Я указала на пленника. – Сколько их, что могут? Сегодня повезло, но завтра… Во второй раз он будет ко всему готов, а я страшно устала. Не везде есть двойные двери. Не обязательно я смогу собраться, вдруг страх одолеет? И кого об стенку шмякнут? Васю? Нет уж. Не хочу, чтобы из-за меня страдали люди.

– Может, ты и права. – Курт задумался. Схватил меня за правую руку, осмотрел ладонь. Вцепился в левую. Хмыкнул, выдрал крупную занозу. – Ссадина и кровь. В дневнике сказано, что одержимые умеют чуять теплую кровь. За это им дано прозвище – псы. Тех, кто ведет охоту с участием одержимых, зовут псарями. Прямо оскорбление для нам с Хватом, а?