Станислав Росовецкий - По следам полка Игорева [litres]

Тут красное, блестящее от жира лица хана расплылось в ухмылке. Он поцокал языком и ответил сам себе вслух:

– А потому, что я так захотел. Только потому, что таково было моё, великого и мудрого Кончака, желание.

– О мужи! Неужели вам доставляет радость меня мучить? Я ведь уже трижды вам всё рассказал! – взмолился Беловод Просович. С невежливой горячностью вонзил он свою ложку в Хотенов котелок с кашей, обжигаясь и хлюпая, всосал в себя жидкую кашу, облизал ложку, вызверился на неё, будто превратилась она в лягушку, и, едва не переломив, засунул за голенище сапога.

– И не раз ещё всё снова перескажешь, боярин. Дорога долгая, – успокоил его, думая о своем, Хотен.

А думал Хотен о вот о чём. Хоть и держит он в памяти все услышанное в Киеве и Чернигове об Игоревом походе, ни к какому мнению о виновности или невиновности князя Игоря Святославовича покамест не пришёл. Надо будет изловчиться, выбрать время и пересказать повествование Беловода Просовича умнице Прилепе. А хоть бы и на следующем ночлеге: забраться с нею в лес подальше и… Что там говорит князь-неудача?

– …столько раз ты об этом ещё в Чернигове рассказывал, что твои слова стали круглыми и гладкими, как речная галька. Я даже не могу понять, как ты сам относился к приказам князя Игоря.

– Как относился? А никак! – окончательно разозлился Беловод Просович. – Это ты, князь без удела, и ты, киевский боярин не у дел, можете к чему-то там относиться да разглагольствовать! А мое дело – получил приказ, так исполняй! Вот моё отношение… И с чего бы это я стал с вами, добрые мои попутчики, откровенничать? Ну сами посудите: ты, княже, Ростиславович, родной брат великого князя Рюрика, который оружием отвоевал у Ольговичей свое великое княжение, и ты, боярин, служил Изяславу и сыновьям его, а я весь свой век служу Ольговичам!

Хотен, не выпуская своей ложки из руки, перевалился на спину. Если каша горяча, можно и подождать. Звёздное небо, яркое и чёткое, бросилось ему навстречу. Таких звёзд никогда не увидишь в Киеве, там между городом и звёздами вечно висит не то дым, не то пар. Слева громко плеснуло, потом еще. Крупная рыба водится в Семи, ничего не скажешь. Это про какую речку ему рассказывали, что в пору нереста её можно было перейти по спинкам сазанов? Половину прошлой ночи и цельный день Хотен провёл в седле и так устал, что, пожалуй, закрой он сейчас глаза, тотчас уснул бы, не дожидаясь, пока каша остынет. Закрыть глаза – и перед внутренними очами тотчас поплывут цветущие кусты ивы, нависающие над звериной тропой по берегу Семи, и замелькает, то скрываясь, то выныривая из яркой зелени, спина отрока, высланного в передовой дозор… Хотен встряхнул головою и заставил себя прислушаться к разговору у посольского костра.

– И всё-таки, боярин, твой князь Ярослав Всеволодович послал тебя с нами, значит, согласился с задумкой великих князей, – заговорил Севка-князёк, проявляя не свойственную ему рассудительность. – А я готов согласиться, что послан ты, чтобы привести нас на поле битвы и чтобы помочь объясниться с половцами, ведь у тебя много приятелей, а не для того, чтобы без конца сказывать нам об Игоревом походе.

– Вот и оставь, наконец, меня в покое, княже, – желчно заметил Беловод. – Понимаю, что послан с вами как ничтожный слуга, без права голоса. Однако почему вы не послушались моего совета и у Хоробора свернули на эту безлюдную тропинку?

Хотен встрепенулся.

– Здесь безопаснее, боярин, – пояснил. – Семь выведет нас прямо к Путивлю, и уж лучше нарваться на лесных разбойников, чем на орду диких половцев, коим наплевать на наш посольский значок. А через кусты можно и прорубиться, в крайнем-то случае. Как там каша, не простыла?

– Каша в самый раз, Хотен, – ответил с полным ртом Севка-князёк, а прожевав, быстро спросил. – Послушай, Беловод, а всё-таки… Быть может, ты почувствовал что-нибудь необычное, когда наблюдал завершение битвы, держим половцами?

– Да, я почувствовал! Почувствовал бешеную радость, что остался живой! Счастье почувствовал, что я не ковуй, а природный русич, поэтому жив буду, даже если кыпчаки передумают и оставят меня у себя. И вот что… В самом деле, глядя, как Игорь снимает шелом и скачет наперерез бегущим ковуям и отрокам… Да, я почувствовал тут неладное. Каждый, кто имел дело с кочевниками, знает, что уж если побежали они с поля боя, остановить их невозможно… Почему же пытался это сделать Игорь – да ещё раненый, с подвязанной левой рукой?

– Тебе подумалось, что он хотел поскорее попасть в плен? – медленно проговорил Хотен. Он сел – сна ни в одном глазу – и потянулся к котелку. – Или… что он хотел погибнуть?

Черниговский боярин рывком поднялся на ноги, едва не опрокинув дымящийся котелок. Закричал:

– Сколько раз повторять тебе, хитрая ты лиса, что думать мне не положено, за меня думают всегда другие, князь Ярослав вот думал да покойный Ольстин Олексич! И новгород-северский князь думал, пока не додумался, великий умник! Можете донести то, о чём я сейчас скажу, князю Ярославу, но я желаю Игорю позорно сдохнуть в той смрадной яме, где он сидит сейчас в оковах. А если выкупят его, я хочу, чтобы его лишили удела и отослали в темницу к цесарю в Царьград… Что ты там бормочешь, князь-неудача?

– Я сказал, что теперь, когда русские великие князья не ходят на Царьград войною, это единственная возможность для неимущего князя посмотреть мир – в оковах пропутешествовать в темницу где-нибудь на Родосе. Ишь ты, князь-неудача… А я думал, что так называет меня только раба моя Настка… Ты продолжай, я не обиделся.

– Не промолчу теперь, не бойся! А всего лучше бы его посадить в отечественный поруб, чтобы я мог приехать в Киев и плюнуть на бревна, под которыми он задыхается в собственной своей вони. Твой родич Игорь погубил тысячи людей, и никогда не удастся посчитать, сколько именно. Я понимаю, что полководец может ошибиться, но он не может ошибаться всякий раз, когда отдает приказ. Если так было с Игорем, то либо он предатель собственного войска (я понимаю, как дико это звучит), либо перед нами та простота, что хуже воровства. Бездарный полководец, распоряжающийся судьбами людей только по праву рождения и старшинства в роде, – что может быть нелепей и опасней? Вон твой, князь, двоюродный дедушка великий князь Вячеслав Владимирович, он знал, что боги не дали ему дара полководца – и не водил никогда дружины! О тебе самом и не говорю! А Игорь ещё и запутался в своих плутнях с хитрым Кончаком.

– В плутнях, говоришь? – Хотел оставил ложку в котелке и приподнялся. – Что тебе ведомо, боярин, о сих плутнях?

Беловод Просович растерянно оглянулся и вдруг отпрыгнул в темноту. Раздался топот, потом затрещали кусты.