Джером Биксби - Врата времени

Прошло еще четыре мучительных дня — О’Брайен становился все слабее и слабее, — и наконец они достигли деревни, где ничто им уже не угрожало. Здесь Ту Хокс увидел первую железную дорогу. Труба паровоза, такого допотопного, что в своем мире он отнес бы его к концу прошлого века, была сделана в форме головы сказочного демона, а борта выкрашенных в красный цвет вагонов покрывали приносящие удачу в дороге знаки.

Деревня оказалась поселком при железнодорожной станции. По обеим сторонам пути теснилось десятка три домиков, лавчонок и складов. На каждом красовалась вырезанная из дерева и пестро размалеванная фигурка духа-хранителя.

Офицер почтительно проводил девушку к пассажирскому вагону и помог ей войти. На американцев его вежливость, увы, не распространилась — он прорычал, что их место, дескать, тремя вагонами дальше. Не желая признаваться, что понял приказ, Ту Хокс молчал, и солдаты тычками погнали их вдоль состава, грубо втолкнув в какое-то подобие теплушки.

Тяжелый, спертый воздух ударил им в нос, отовсюду приподнимались, с любопытством приглядываясь к новичкам, лежавшие вповалку на соломе раненые солдаты. С превеликим трудом Ту Хокс отвоевал достаточно места чтобы уложить больного товарища, и отправился на поиски воды. Сопровождать его вызвался уже немолодой солдат с замотанной грязным бинтом рукой и повязкой на голове, сквозь которую проступала кровь. В здоровой руке солдат сжимал нож и не уставал напоминать Ту Хоксу, что не замедлит пустить его в ход при малейшем намеке на попытку к бегству. И в подтверждение своих слов весьма выразительно изображал, как перережет Ту Хоксу глотку. То ли назначенный, то ли добровольный надзиратель не отходил от них ни на шаг до самого Эстокуа — столицы и конечной станции.

Дорога растянулась на пять суток: поезд едва тащился, часами простаивал на запасных путях, пропуская двигавшиеся на запад воинские эшелоны. Весь первый день пути раненым и больным не дали ни капли воды. О’Брайен, у которого снова начались приступы, был так плох, что сидевший рядом Ту Хокс с ужасом ждал скорого конца его мучений. Наконец поезд остановился вблизи небольшой речки, и те, кто мог ходить, сломя голову бросились из вагона, похватав все, что только можно наполнить водой.

Духота, вонь и стоны превращали вагон в камеру пыток. У лежавшего рядом с О’Брайеном человека началась гангрена. Запах гниющей плоти был так ужасен, что несмотря на голод Ту Хоксу кусок в горло не лез. Наконец несчастный умер, и раненые, не дожидаясь станции, выбросили его тело из вагона.

Удивительно, но на третий или четвертый день такого пути О’Брайен начал поправляться. Когда поезд доплелся до Эстокуа, жар и озноб уже отпустили сержанта.

Бледный, слабый и отощавший, похожий скорее на тень прежнего О’Брайена, он все-таки сумел справиться с болезнью. Ту Хокс так и не понял, была ли тому причиной природная живучесть ирландца, или сыграли роль таблетки санитара; возможно, помогло и то и другое. Не исключено, что свалившая О’Брайена болезнь вовсе и не была малярией. Так или иначе, он поднялся на ноги — и только это имело значение!

Поезд встретила бушевавшая над полуночным Эстокуа гроза. Лежа в темноте теплушки, Ту Хокс сквозь узкие щели окошек под самой крышей видел только ослепительные вспышки ветвящихся молний.

После томительных часов ожидания Ту Хокса вытолкнули из вагона, накинули на глаза повязку и связали руки за спиной. Оскальзываясь в чмокающей под ногами грязи, он сделал несколько нерешительных шагов, тяжело влез в машину, подбадриваемый ударами, и, прислонившись к борту, опустился на скамью. Рядом, задев лейтенанта плечом, грузно плюхнулся связанный О’Брайен. Барабанная дробь дождя над головой подсказала, что их везут в крытой машине.

— Куда они волокут нас? — Голос сержанта прозвучал слабо и безнадежно.

Ту Хокс ответил, что вероятнее всего — на допрос. Ему очень хотелось верить, что цивилизация в какой-то мере смягчила принятые у индейцев методы обращения с пленными. Впрочем, кто сказал, что «цивилизованность» исключает жестокость? Ту Хокс достаточно хорошо знал историю собственного мира и не забыл, как цивилизованные народы двадцатого столетия обращались с покоренными народами и побежденными врагами; их методы были ничуть не гуманнее варварских обычаев древности и средневековья.

Минут через пятнадцать машина остановилась. Те же грубые руки сдернули О’Брайена и Ту Хокса со скамьи, накинули им на шеи петли и повели куда-то — сперва вверх по лестнице, потом по длинному коридору и снова по лестнице, круто уходившей вниз. Ту Хокс молчал, О’Брайен тихо ругался. Рывок петли на шее заставил их остановиться. Заскрежетала дверь, и их толкнули вперед. Спустя мгновение кто-то сорвал повязки. В глаза ударил яркий свет висевшей под потолком голой электрической лампы.

На секунду ослепленный, Ту Хокс моргнул, сгоняя слезу. Они находились в комнате с высоким потолком и унылыми неоштукатуренными стенами, сложенными из блоков темного гранита. Лампа над головой погасла. Вспыхнула другая, настольная, развернутая прямо в лицо пленникам. У стола стояли несколько людей, затянутых в одинаковую темно-серую форму, с одинаковыми короткими стрижками и холеными руками.

Увы, Ту Хокс не ошибся: их действительно привели на допрос. И столь же увы, им совершенно не в чем было признаваться. Правда была настолько невероятной, что дознаватели не смогут поверить ни единому слову. Их рассказ они сочтут всего лишь неумной выдумкой одуревших от ужаса перкунианских шпионов. Да и чего еще можно было ожидать? Разве было бы иначе, попадись человек из этого мира в руки контрразведки на Земле Ту Хокса? Никакой контрразведчик — ни американец, ни гестаповец — не поверил бы подобному бреду. Да что там — и сам Ту Хокс не поверил бы...

И все же Ту Хоксу пришлось говорить. Молчание на допросах обходится дороже любого вздора. А серые следователи знали толк в методах дознания. О’Брайену еще повезло, если вообще тут можно было говорить о везении: вконец измотанный болезнью, он почти в самом начале допроса потерял сознание. О притворстве не могло быть и речи — серые профессионалы поняли это быстро, и ирландца за ноги выволокли прочь. Теперь вся энергия и изощренная изобретательность серых мундиров обратилась на Ту Хокса. То ли они были так твердолобы, то ли им позарез требовался разоблаченный шпион, но пытки продолжались с удвоенной силой, хотя уже давно было ясно: никакой он не перкунианец.

Скрипя зубами, Ту Хокс терпел всё — лишь это могло спасти. В давние времена краснокожие на его Земле чтили мужество у пыточного столба. Изредка сохранивших достоинство врагов даже щадили, а еще реже — принимали в свое племя.