Клим Жуков - Солдат императора

Универсальный солевой концентрат. Капсулу в инъектор. П-с-с-к. Теперь витаминов. Стимулятор. Общеукрепляющее. Три раза п-с-с-к. Сибилла не поморщилась. Молодец, храбрая девочка. Даже улыбается. Умничка моя.

Ну теперь только молиться. И о-о-очень много воды!

– Теперь ты поправишься.

– Спасибо, дядя Пауль. А как зовут того доброго эльфа?

– Хаэ… то есть я хотел сказать, – что бы соврать на этот раз? – Святой Николай. Он всех больных жалеет и тебя тоже.

– А разве Николай – эльф? – хитро прищурилась Сибилла.

– Он лучше любого эльфа, детка. – Что правда, то правда. Среди альвов, эльфов, какая разница, такие типы попадаются, что просто нет слов. – Попроси его от души, и он никогда не бросит. А пока поправляйся. Я пойду, твоих обрадую.

Теперь займемся старшенькими.

– Фрасуаза, – непререкаемо сказал я, отсекая вопросы, – сейчас девочка захочет пить. Очень захочет. Возьми котел и вымой его мылом изнутри. Тщательно. Не спрашивай зачем, просто вымой. Потом вскипяти воды. Я сказал вскипяти. Понимаешь о чем я? Это когда вода булькает и пузырится. Давать пить только кипячёную воду. Только.

В первый день она выпьет много. Не меньше двадцати лит… сорока пинт. Поить постоянно. Ты поняла меня?

– Она поправиться? – в глазах столько надежды, что чуть не расплакался от жалости и облегчения.

– Да. Франсуаза, теперь все хорошо. Ты здесь самое разумное существо. Слушай меня внимательно и запоминай. Никогда… то есть, всегда мыть руки перед едой. С мылом, тщательно, по локоть. Мыло ваше – дрянь, но это лучше чем ничего. Для готовки и питья употреблять только кипяченую воду. Фрукты-овощи и прочее мыть только кипятком. Кипятком, я сказал! Немытых плодов не есть! Запомнила? Это залог выживания. Меня следующий раз может не оказаться.

Теперь профилактика.

Я мысленно показал небу межрасовый жест, обозначающий эрегированный член.

Одну спас, я если кто ещё заболеет? Сколько они с инфицированной провошкались?

– Все подошли ко мне. Закатали рукава по локоть. – Картинка из меня та еще. Ворот расстегнут, в одной руке сияющий нержавейкой пистолет инъектора, в другой руке бутыль с водкой. В глазах боевая сталь напополам с алкоголем. – Протереть руку вот этим. – Бутылка звенит донцем по столешнице. – Хорошо, по одному ко мне. Будет больно, не дергаться.

Жан, Филипп, Лютеция, Франсуаза. П-с-с-к, ой. Четыре раза. Теперь всё.

– Свободны. Франсуаза, марш кипятить воду. Поить девочку, как коня перед кормежкой. Разойдись.

Хозяйка наша подошла ко мне, взяла за руку, заглянула в глаза снизу вверх, хорошо так снизу вверх.

– Кто ты, Пауль?

– Капитан ландскнехтов его императорского величества Карла V. – Я спрятал инъектор и хлопнул водки из горла. Грамм двести. А что еще мне было говорить? Я же не добрый эльф!

Вы думаете, что все закончилось?

Я имел наивность расслабиться, но не тут-то было! Иначе, зачем я так всё подробно расписывал? Как водится, фортуна потянула из меня жил и завила в веревочку только для разминки. Я мыслю, что лимит спокойной жизни окончился для меня в жирном любекском восьмилетии.

А быть может, ландскнехту просто не пристало так долго салом обрастать, для чего испекли для меня где-то там, где вершатся судьбы мира, замечательный кус напряжения. Чтоб порастрясти, значит, а что растревоженная душа при этом запросто могла с похудевшим телом расстаться, так это забота для высших сфер слишком мелкая: попрыгай солдатик.

Нельзя не учитывать людскую зависть, это силища сокрушительная.

Сибилла шла на поправку, я был счастлив, вместе с новой моей семьёю. Поглядывали на меня теперь по-иному, статус изменился. Раньше меня любили за что-то, за совместные годы «по яйца в крови», за геройский ореол, за детей, наконец, я Франсуазу имею ввиду.

Теперь меня любили не за что, а почему. Теперь меня боялись. Любили и боялись, даже Жан, так как из полкового приятеля, дежурного няньки и все прочее, я за полчаса превратился в бога, или ангела, или иное какое сверхъестественное существо. Причем не сошедшего Христа, или святого Николая, которого лютеране не почитали, а ожившее суеверие, что навсегда прописаны в тёмных языческих глубинах германских и кельтских душ.

Ожившее суеверие какими качествами обладает, помимо силы?

Правильно, оно капризное, своевольное и мстительное по мелочи, что в помножении на власть произвольно казнить и миловать, дает убедительный резон для страха. А может и не страха, но трепетной бдительности уж точно.

Ведь сегодня я захотел и вылечил девочку от смертельной болезни, почти с того света достал, а завтра припомню косой взгляд или, например, неласковый прием, озлоблюсь и прихлопну кого-нибудь на свой выбор. Или проклятие нашлю хитрое, что через поколение будет аукаться.

Словом, пораженное воображение способно напридумывать много страшненьких вариантов, тем более, что и придумывать ничего не надо – все в старых сагах написано.

Такого персонажа сама мать осторожность велит любить. На всякий случай.

Оно конечно, новоиспеченные лютеране кажутся людьми носорожьей толстокожести, но это только кажется.

Подумайте, эти люди так ревностно отрицают религиозность, что за свое отрицание готовы умереть со всем счастливым фанатизмом. Religio – я верю, если же за веру в неверие жизни не жалко, значит неверие это – самая настоящая религия и есть, хороша, плохая – неважно.

Самая основательная лютеранская лобная кость, стоит попасть за грань естественного, мгновенно распаутинивается трещинами и сыплется во все стороны кусками яичной скорлупы. За покровом ненадежного панциря часто оказывается визионер самого чокнутого свойства, ведь и сам Лютер кидался чернильницами в черта, реальность которого показательно отрицал.

Визионер, как правило, не тот парень, которому можно спокойно доверять опасную бритву, или, скажем, заряженный мушкет.

Как представишь себе: «Герр фельдфебель, считаю своим долгом сообщить, что мушкет бойца имярек снаряжен по-боевому и взведён», так на душе делается тревожно. А уж если их собирается много… хотя много и не нужно, вполне достаточно одного, в качестве искры для пороховой бочки.

Семья ван Артевельде, по моей милости, как раз за грань привычного порядка сходила в полном составе.

Бедняжке Сибилле положено было умереть, а я захотел и выгнал настырную нищенку с косой. Смерть девочки, даже перспектива её, была ужасным испытанием, но спасение было неправильным , вы понимаете, к чему я клоню, не так ли?

Я нарушил течение вещей, круговорот воды в природе и закон всемирного тяготения. О, конечно, за это преступление правил семья меня боготворила, описанным уже образом. Франсуаза глядела с таким обожанием, что скажи я: «Любезная мадам, выпейте яду», она бы только спросила где его взять.