Клим Жуков - Солдат императора

Только крошка Сибилла все правильно понимала. Её внимательные глазёнки заглянули на тот свет вовсе не умозрительно, и всякая шелуха с окружающего облетела. Я остался «любимым дядей Паулем», который все знает и может. И сказку рассказать и у чёрта холерного отнять.

Она просто меня любила, как умеют только младенцы, за всё разом. Чудесное излечение было еще одним моим качеством, наряду с увлекательными байками и конём Дымком, через запятую, просто немного больше.

Во-первых, перемещение в сверхъестественный ранг в глазах близких людей для простого, самого обыкновенного человека, вроде меня, вовсе не приятная вещь, массой обременительных функций обременяющая.

Во-вторых, и это самое главное, несчастные Артевельде были не единственными свидетелями чуда, если так можно классифицировать мой шприц с антибиотиком.

Все вокруг знали что Сибилла заболела и определена райским кущам. Все вокруг знали, что неожиданный гость спустил подлого коновала Перпиньяка с лестницы, после чего девочка вдруг поправилась.

Логическая цепочка выстраивалась самая неприятная, не кошерная, как сказали бы покойные ростовщики из Любека. Особенно, если вспомнить сколько народу вокруг успело отдать концы, а в доме Жана все остались невредимы, что очень обидно для соседей, я ведь недаром помянул зависть в начале.

– Ну, спаси Господь, утренний пудинг сегодня бесподобен. Я у вас обратно растолстею, Франсуаза. – Конечно, конечно, герр Гульди, то есть Пауль, всегда пожалуйста, как скажете, то есть скажешь.

– Жан, торговля-то еще не ого-го, отпустишь меня из конторы? Пойду, погляжу, что там за дела в похоронной команде. Заодно и ноги разомну. – О чём речь, Пауль, конечно, Пауль, будь как дома, Пауль.

– Еще раз, спасибо за завтрак. Я пошёл, к обеду вернусь, не принести ли чего из города? – Ноги мыть, воду пить, герр Гу… то есть, Пауль, не извольте беспокоиться, ничего не нужно, ноги мыть, воду пить.

Нет, ну каково?

Тяжеловато жить идолом. Хорошо хоть жертвенной кровью не окропляют и не кормят сердцами юных девственниц, гы-гы-гы. Вот дерьмо!

Мостовые Антверпена подернуты инеем, на карнизах растут морковки сосулек, крыши сияют льдом восходящего солнца, ветер взял отпуск, красота. В такую погоду даже трупы таскать не в тягость, как сказали бы добропорядочные горожане, или «не в падлу», как сказали бы буйнонравные, жестоковыйные ландскнехты.

Мертвяков, тем более, не предвидится, ведь уже три дня в городе никто не отдавал Богу душу, кроме старушки Луизы, что жила за Домом Мясников, но это смерть почтенная, чистая – девяносто семь годков, пора и честь знать.

Да ещё пьяница Базиль убился, сверзившись из под стрехи, куда полез на спор.

Ну и хорошо, а то долбить мерзлую землю под братские могилы – то ещё развлечение, благодарю покорно, накушались. Видимо дружина могильщиков собирается последний раз, отчего не посмотреть на примелькавшиеся рожи и не откинуться на дембель с чистой совестью?

Полдесятого утра, добрые люди приканчивают завтраки и готовятся жить заново. Трубы отдымили, проталины на катках крыш опять прихватывает морозцем. Мороз – это здорово, охлажденное… э-хм-м-м… говнецо, на которое город богач, не так воняет. Вот как это все растает по весне, держись человек со свежего поветрия!

Улица Стрелков остаётся позади, рука привычно крестится на могучий шпиль собора, попирающий тучи Святым Распятием, а башмаки сами сворачивают в западном направлении к площади Гроте-маркт. Мимо проплывают дома, я ловлю себя на том что глаза привычно цепляются за пороги, выглядывая новую порцию холодного груза, а его и нету, чему я искренне рад.

Ноги-ноги, куда же вы? Я вовсе не хочу резать угол, выбирая короткую дорожку изотропного пространства! Я хочу прогуляться мимо Онзе-ливе-Врауэкерк (надо же, выговорил с первого раза!), насладившись ажурной красотой пространства анизотропного.

Это же так здорово, когда все равно откуда и все равно куда, а также когда, ведь там царит готический континуум истинной бесконечности, где нет места суете, связанной с шестернями времени.

Я иду в стрельчатой тени кающихся грешников, наследующих землю миротворцев, радующихся мучеников, мучающихся злодеев, куда же без них.

Дивлюсь, как в первый раз, на скованное воздушным камнем заостренное соцветие витражей, подмигиваю нахохленным горгульям, вполне языческим, но таким уместным. Истово склоняю голову пред торжеством Бога Живого и выхожу на рыночную площадь.

Которая Гротте маркт.

Под лесами ратуши, (когда же её достроят), как обычно собирается команда могильщиков. Я ещё удивился, что народу многовато, но отсутствие телег-труповозок радовало и широкий шаг отнёс меня к организованной нашей толпе.

А толпа-то немаленькая, как бы не с триста, а то и четыреста рыл, во понабежало! Обычно-то сорок человек, много пятьдесят. Будут потом все кому не лень хвастаться «как мы в мор мертвяков таскали», индульгируя этим последним, вполне мирным днём, ну и плевать.

Привычно ввернувшись в рыхлый людской строй, я принялся раздавать привет-приветы Петерам, Якобам, Гельмутам, Янам, Рогирам и разнообразным ванам. Только дойдя до самой середины, ваш наивный друг нечаянно обратил внимание, что привет-приветы никто не возвращает, а народ вокруг брусчатого топота моих башмаков как-то неестественно расступается.

Я бы даже сказал, противоестественно.

Народец напряженно молчал и по-плохому косился, упорно не смотря при этом в глаза, что странно. Хоть бы кто плечом толкнул, мол, лезешь куда, обругал бы дежурной матерной скороговоркой не выспавшегося бюргера, по морде хоть свистнул бы, с меня не убудет, все не так скучно.

Заскучать не дали.

Как по команде вокруг образовался отменной плотности круг, явно низводя персону рассказчика до постыдного нон грата. Трансформация общественного статуса требовала прояснения, я же вот с этими рука об руку тридцать с хреном суток таскал мерзлую мертвую плоть, так что воздух, все еще благорастворённый в моих легких, завибрировал вопросом:

– Что случилось, господа мужики?

«Господа мужики» попрятали глаза, насупившись не хуже тех горгулий, задвигались и еще сильнее замолчали. В привычном озере мужских голов наблюдалось изрядное количество голов женских, что меня слегка обескуражило – не место лучшей половине на этой отвратной страде, да лучшая половина обычно и не претендовала, а вот сегодня что-то поменялось.

– Ну и?

Густое молчание тоже поменялось. Из задних рядов покатился неясной волной шепоток, доросший к рядам передним в отчетливый девятый вал:

– Пришёл! Колдун! Чёрт! Одержимый! Чужак! Пришёл! Чертов сын! Язычник! Нечистое семя! Чертолюб! Пришёл! Содомит! Гад! Погубитель! Дьяволопоклонник! Антихрист! Хватай!!!