Клим Жуков - Солдат императора

Это просто какой-то сюрреалистический кошмар!

Меня не покидало ощущение нереальности происходящего, всё это просто не могло происходить со мной! Фарс судебного разбирательства, идиотические обвинения, как, скажите на милость, я ухитрялся совмещать проповедь «католической ереси» и сатанинские ритуалы?

Обвинительное выступление святого отца – нечто невообразимое.

Однако, приходилось признать взаправдашность здешнего цирка и свое объектное в нём участие. Ветеран битв за Империю, капитан, схвачен на площади и очень скоро его будут казнить, (стоило ради этого пронзать парсеки пустоты?).

Толпа постепенно прибывала. По брусчатке мела еле заметная поземка, а громадный неф собора безразлично продолжал свое вековое путешествие между городских крыш под сиюминутный аккомпанемент барабана и флейты.

Коллегия пузатая и бородатая, с тощей мачтой с.о. Яна Якоби снова засовещалась. На этот раз совсем не долго, полное согласие и единение. О, если бы я только знал, что именно мне приготовили!

– По настоятельной рекомендации, – все тот же основательный бородач в долгополом шаубе, – авторитетного священника, святого отца Яна Якоби, мы постанавливаем казнить колдуна через сожжение на медленном огне! Приговор привести в исполнение немедленно!

– Йо-хо-хо, – взревела толпа, раздалось, взметнулось и понеслось народное ликование, виновник мора найден и будет сожжен, – Йо-хо-хо!

Вот и дождался.

Любекские эпитафические опасения над кострами ростовщиков оказались пророческими, скоро я услышу то самое: «Веселей гори-гори, наёмник, йо-хо-хо», или какую местную вариацию на тему.

И мне будет все равно, ведь тело будет противно верещать и корчиться от щекотки медленных и слабых язычков костра. И защекочут меня до смерти, я увижу, как отваливается плоть от костей, если глаза раньше не лопнут от жара. И толпа вокруг будет вести свой неистовый брандль [85] Брандль – средневековый танец, а точнее танцевальный стиль, включавший множество разновидностей. Был основан на шагах, невысоких па и прыжках. Чаще всего танцующие выстраивались хороводом. Пользовался популярностью в широкий исторический период XII–XVI вв. с обязательным «йо-хо-хо».

А я им подпою.

И барабан с флейтой, я уверен, включатся, кто же такую забаву пропустит?

Господи, лучше было погибнуть от швейцарской алебарды, или под копытами жандармских меринов. Даже медленная смерть от холода в Альпах казалась высшим счастьем. Это же как засыпаешь… а тут… не знаю даже с чем сравнить. Вам когда-нибудь доводилось обжечь палец? Правда больно? А тут всё тело , до мяса! И очень не быстро…

Иисусе, жить-то как хочется!

Народ борзо взялся разбирать леса ратуши на дровишки. Меня по-прежнему держали на ступенях. Кто-то рачительный заорал:

– Вы не ума ли лишились? Не смейте палить рядом со стройкой! В минуту полыхнет! Айда в центр площади, вот сюда!

Ему откликнулся кто-то предусмотрительный:

– Веревка-то, веревка? Нету! Давай, кто-нибудь, сгоняйте за веревкой, его ж вязать надо будет!

Инженерно подкованный некто заключил:

– Столб треба! Потолще, столб! К чему вязать собрался, голова?! Вон ту балку вынимай. Пойдёт!

На площади воцарилась симфония согласного труда.

Груда дров в серёдке разрасталась и толстела по мере худения строительных приспособлений. Десяток мужичков покрепче, подбадриваемые сердобольным бабьем (надорвутся, бедненькие!), отволакивали мощную опорную балку от многострадальных лесов.

Как же изматерятся завтра прорабы!

Мимо меня сплошным потоком тёк ручей народа с палками и досками. Потом, тот самый инженер догадался организовать цепочку и дело заспорилось. Барабан задавал ритм работе, совсем уже близко задавал.

Праздные ленивцы располагались вокруг, выбирая наиболее выгодные ракурсы.

Святой отец носился по площади и всем мешал: ленивцам – лениться, а трудягам – работать. Это был час его наивысшего триумфа, куда там разным помпеям.

Флейта всплакнула за поворотом на площадь. Барабан отозвался бодрым речитативом.

В поле зрения показалось живописное пятно, трудно различимое в деталях из-за суетящейся толпы и проклятой близорукости. Какая-то мешанина ярких, вырвиглазных пятен и клякс под дирижерскими взмахами целого пернатого облака. Пятно медленно, но неколебимо рассекало людское копошение.

Вот и городской оркестр прибыл, – решил я.

Хотелось выть в голос, но я держался. Успею ещё.

– Готово дело! Давай дотаскивай дрова! И этого сюда, уж скоро докончим!

– Хворост нужен! И маслица бы, иначе хрен растопим – такая сырость! Растопку давай! И маслица, маслица!

Конвой сократился до двух верзил, куда я сбегу с заполнявшейся площади? Кажется, из цеха мясников верзилы, я ведь их знал в лицо по нелегким будням в похоронной команде. Вот как жизнь обернулась.

Меня вели вдоль древоносной цепочки, а я думал про себя, что очень эти цветные кляксы мне что-то напоминают, особенно в контексте дуэта барабана и флейты. Не хотелось на костер, вот слабый разум и цеплялся за всякую мелочь.

Мелочь.

Мелочь ли?

И тут… до сих пор не могу поверить. Оборачиваюсь назад и не верю.

Барабан смолк. Над площадью разнесся новый звук. Кто-то хрипло, но очень громко принялся вещать:

– Народ, мля! Кто хочет жить, ни о чем не думая, и умереть быстро? Записывайтесь в армию! Добро пожаловать под знамёна императора Карла V!

Бог любит пехоту.

Очень любит.

И меня заодно.

Я вмиг всё понял. Перья, барабан, знамена…

Зря конвоиры забыли, что я чертовски здоровый.

Выждать секунду и…

Мой башмак обрушился на свод стопы одного верзилы. Не успел он дурно заорать, а как еще может орать такая мразь, только дурно, как локоть врезался в нос второму, после чего ваш покорный слуга рванул, словно олень на случку.

Вы думаете собрался бежать, а зря! Я побежал сражаться, все равно так просто не уйти, хоть пошумлю напоследок.

Короткий спринт через ошалевшую бюргерщину закончился возле добровольных пиротехников.

Я ухватил приличную жердину и принялся делать то, к чему у меня призвание. Крушить с двух рук на пра, на ле.

Как же я разозлился!

Мне бы только места поболе, чтоб размахнуться! Место нарисовалось само собой. Никому не хотелось получить жердь в колено, а тем паче в черепушку. Поглазеть как человека жарят – это пожалуйста. А если человек вдруг норовит оглоблей в ухо – ну уж, дудки.

Остановить меня всё же пытались.

Бюргеры, если соберутся – народ серьезный.

Петер Хольст, суконщик, остался лежать со сломанной ногой, я отбил еще три шага, не помню кто, с рыжими баками, получил горячего в ключицу и осел, ещё три шага, добрый соседушка Жана пытался даже пофехтовать припасенной шпагой, но не учел превосходной массы и длинны жерди, проиграл соединение и просрал выпад, заработав боковой миттельхау [86] Миттельхау – поперечный удар в германских фехтовальных школах. в челюсть, после чего исчез в медицинском направлении, а я выиграл еще пять шагов.