Клим Жуков - Солдат императора

«Беззвучно, тихо» и прочие термины, что прикреплены к её портрету несколькими строками выше, отлетали со звоном. Она любила кричать и даже рычать низким грудным голосом. Ногти то и дело впивались в мою спину, мою грудь, мои бедра, или полосовали их безжалостно, даря боль и даря наслаждение. Крупные белые зубы смыкались на моей шее, плече, подбородке и вообще, где попало, так что утренние появления в лагере часто вызывали смех и подколки товарищей. Завистливые от корней до ветвей.

Зара билась и извивалась в моих руках, успевая яростно кончить по три, пять, десять раз, пока я старался один единственный, правда, последний раз, она всегда без исключений совмещала с моим. Как я говорил, бывала она и внешне недвижимой и внезапно аккуратной, но настоящая любовь любимой Зарайды – необузданная амазонка, бившая пятками в мои бедра и зад, заставляя вонзаться в неё все глубже и быстрее, до хруста сжимавшая мои бока, властно помещавшая императив острого, крупного соска в мой жаждущий рот, непререкаемо склонявшая к покорности моё лицо у сладкого портала между крепких бедер, выгибавшаяся вольтовой дугой в острые моменты, и разрешавшая обсуждаемый вопрос так бурно, что я то и дело оказывался вытолкнут наружу неодолимой силой сокращения всего и вся.

А какое у неё тело, братья-бойцы, поверить невозможно! В моем родном мире женщины часами пропадают в оздоровительных салонах, спортивных центрах и даже клиниках пластической хирургии, за что им честь и всяческая хвала. Овации стоя. Ведь они не в последнюю очередь ради нас стараются!

Зара не нуждалась в этом. Её жизнь в непрерывном движении, свежий воздух, соленое море и море солнца выковали из непостижимо удачного генетического материала непостижимую красоту. Я думал, что ей лет девятнадцать-двадцать при первой незабываемой встрече.

Извините, я все время повторяю префикс «не» в сочетании «непостижимо-незабываемо-невообразимо» и так далее, но что поделать, если «не» в превосходной степени только и может чуть-чуть приоткрыть сияние её души и тела в беспросветном лесу моих косноязычных страниц!

Так о чем я? Ах да! После, заглянув в умные, много повидавшие всякого глаза, я отодвинул границу до двадцатипятилетнего рубежа максимум. С высоты возраста и опыта я постоянно учил её жизни и всячески просвещал, пользуясь молчаливым вниманием, пожиравшим каждое мое слово, и восхищенным взглядом, любящих глаз, которые тоже пожирали, но не только слова. Однажды Зара вновь удивила меня до полного онемения.

Я шептал после горячего сеанса всякую милую ерунду по славному обычаю удовлетворенного от и до мужского пола:

– Господи, ты невероятная любовница, Зара, милая моя девочка, моя любовь. Я на тебя гляжу и не могу наглядеться. Где такое тело еще увидишь, это же для нас самцов очень важно. М-м-м-м, – (поцелуйчики), – у тебя такая кожа, такая гибкость, – (еще поцелуйчики), – ты мое чудо, ты хоть понимаешь, какое ты чудо? Ты моя девочка, ты такая молоденькая, я… не могу… я таю от твоей юности… – (еще немного поцелуйчиков: шейка длинная, лебяжья, круглые налитые плечи, уютная ложбинка между лопаток).

Зара внезапно нарушила обычное свое молчащее согласие, повернулась ко мне, сбросила долгую прядь волос с лица, погладила меня по щеке и спросила, ловя взгляд:

– А сколько мне лет? – её стройная нога обвила мою, грудь прижалась к груди.

– Чего гадать, говори уж. – Скажешь двадцать пять и угадаешь. Обидится ещё. И я ляпнул первое, что пришло на ум, благодарно приняв шалунишку-ногу. – Ну, двадцать два.

– Мне тридцать семь, Пауль. И у меня взрослая дочь. – Зара грустно улыбнулась, расколов мое изумление. – Ты меня больше не любишь? – Все-таки Зара – женщина, хоть и не обычная. Что за вопрос?! Типично женский.

– Ты… ты… как ты подумать могла, – гневно воскликнул, отстраняясь, – чушь какая! Конечно, люблю, люблю как жизнь и даже больше! И дальше буду любить, навсегда!

– Не говори таких долгих слов, любимый. Навсегда – долгое слово. Слишком. – Она в миг поборола возникшую дистанцию и доверчиво прижалась ко мне, закрыв глаза. Каскад её чуть волнистых волос накрыл нас обоих.

– Брось, – попытался возразить я, ныряя в живую, благодарную теплоту её тела.

– Еще у меня был сын, – сказала она, все так же затворив веки, под которыми явственно набухали слезы, – его больше нет. Его убили испанцы. Была ночь. Прискакал отряд кавалерии. И стали резать всех подряд. И всех порешили бы, да один испанский офицер вступился, спас нас всех. И меня тоже.

– Как его звали? – спросил я, непонятно кого имея ввиду: то ли покойного сына, то ли своевременного офицера.

– Не важно, – ответила Зара.

Она отвернулась и больше не сказала ни слова, лимит на сегодня был исчерпан. Но любви потребовала. Немая просьба была недвусмысленна и настоятельна. И не один раз, хотя любовь в ту ночь получилась медленной и печальной.

Умеет огорошить! Тридцать семь! Старше меня. И двое детей. Никогда бы не подумал! Ни единого предательского следа на теле, познавшем муки родов и кормления. Дал же Бог здоровья, и Богу слава!

Сына убили испанцы. И никакого желания холодной южной вендетты. Умная женщина. Не отождествляет всех испанцев с тем безобразным наемником, что забрал жизнь её кровиночки, видимо, при подавлении очередного восстания моранов [92] Мораны – евреи-выкресты (принявшие христианство). Часто поднимали восстания против притеснений испанской инквизиции и королевской власти. Восстания жестоко подавлялись. . Цыганам частенько доставалось в таких случаях заодно. Для профилактики.

Зарайда очень любила танцевать и прекрасно умела. Никакой школы, но природная пластика делала её танец завораживающим. Она частенько танцевала в свете луны, одетая единственно волнами волос. Её удивительно маленькие стопы с длинными пальцами и очень высоким подъемом сплетали сложные узоры, в которые включалось постепенно все тело от крепких икр и немаленького мускулистого задика, до кончиков пальцев, причем двигались все части как бы сами по себе, но послушные командам невидимого балетмейстера, траектории органично соединялись в единый, магнетический рисунок.

Я обожал смотреть на тонкую талию моей любимой и гибкую спину, по сторонам которой то и дело виднелись тяжелые колыхания крупных, по-девичьи крепких грудей.

Как можно сохранять юную красоту так долго, среди такой нелегкой, а подчас и опасной жизни? Зара как-то расщедрилась на ответ, указательно постучав пальцем по виску:

– Власть над телом живет здесь. Я не состарюсь, пока не придет срок. Спасибо бабушке, научила.

Бабушка по её словам дожила до ста двадцати трех лет. Ничего себе в таких условиях существования!

Тело моей чаровницы я изучил до мелочей. Как это часто бывает с влюбленными, я начал замечать мелкие изъяны в её совершенстве, а потом осознал, что без них она не была бы той, кого я люблю. Скулы широковаты. Пушок над верхней губой. Брови слишком густые. Рот слишком крупный, а подбородок маловат. Глаза чуть косят. Плечи широковаты, что дисгармонирует с узкой грудной частью, на бедре длинный шрам. Форма ног без изъяна, но бедра, как и икры бугрятся мышцами, а коленки совсем узкие. Сиськи посажены слишком низко, хоть и торчат задорно вверх и чуть в стороны.