Александр Чернов - Одиссея капитана Балка. Дилогия [СИ]

— Ха! Забавно, но мне сейчас тоже пришел на память этот заводной полулаймиз — полуланкиец. Знаешь, при всем своеобразии наших с ним заочных взаимоотношений, я бы не отказался сейчас видеть этого бульдога с характером фокстерьера за нашим столом, — рассмеялся Тирпиц, — более того, поднял бы за него бокал.

— А кто мешает? Ну что, Альфред, давай за старину Джека? Который предлагает нам начать заново строить флот!

— И, благодаря которому, мы с тобой еще долго не останемся без дела. Прозит.

Хотя, что тут греха таить, поначалу я был в форменном бешенстве, когда в августе Экселенц выдал мне цифры по этому их новому линкору — «Дредноуту», которые получил у Готланда от твоего Государя. Наши-то агенты в Лондоне оказались не на высоте.

— Представляю, как бы тебе еще больше захорошело, если япошки, вдобавок к такой новой вводной, раскатали бы нас со Степаном Осиповичем на Дальнем Востоке.

— Мне не хотелось даже предполагать такое. Хотя мы и просчитывали варианты.

— А представь ситуацию, на минутку. Россия разбита самураями на суше, наш флот у Артура утоплен, кроме точеных молью остатков, запертых в Черном море. Как картинка?

— Мерзко. И даже не из-за наших грядущих флотских проблем.

— А что может быть хуже?

— Шлиффен. И его генеральный штаб, набитый гвардейскими усами и шпорами.

— Ты думаешь, что…

— С их колокольни глядя, упустить такую возможность — просто преступление.

— А учитывая, что к нам, после такого позорища, многие в Рейхе станут относиться как к докучливым разорившимся родственникам, значит, самое время…

— Да. Безотлагательно разрешить силой давно навязший в зубах французский вопрос. А если Россия встрянет, хорошенько и ей накостылять для остраски, на будущее. Потому, что если дать русским очухаться, а англичанам позволить хитренько подлизаться к ним с утешениями — так можно запросто и до тройственной Антанты доиграться… Извини, я возможно, слишком цинично высказался, но…

— Нормально все. А что кайзер? Как ты считаешь, пошел бы он на поводу у своих генералов? И сам ты, какого мнения бы был?

— Для нас воевать с Россией — это форменное безумие. Исходя из общестратегических интересов нашего государственного существования. А не с точки зрения сиюминутной выгоды какого-то случайного момента. Дать англичанам стравить наши народы — это даже хуже чем преступление. Это ошибка. Так как-то сказал Талейран, хоть и по гораздо более мелкому поводу, но, по-моему, предельно точно.

За Императора, сам понимаешь, я говорить не могу. Но, насколько я его знаю… Он, скорее отправит Шлиффена в отставку, чем начнет войну против царя. Да и мое мнение, надеюсь, при принятии решений, им пока принимается в расчет.

— Спасибо, Альфред. За откровенность. Ох! Часы-то уже бьют полночь.

— Да, время летит. Смотри, как снег пошел. Сибирь все ближе и ближе, — усмехнулся Тирпиц чему-то своему.

— Подожди меня минутку, пожалуйста. Тут наклюнулось одно небольшое дельце.

— Ватерклозет — там!

— Не… у меня маленький вопросик к твоему адъютанту, Альфред.

С этими словами Руднев поднялся, и слегка пошатываясь, направился к двери в коридор, оставив хозяина пребывать в явном недоумении. «В самом деле, что могло ему понадобиться от Венигера? Я сам мог бы его вызвать, вообще-то, если надо еще закуски принести»…

На физиономии вернувшегося в салон Руднева была нарисована рафинированная легкой степенью опьянения ехидно-довольная улыбочка, не оставляющая сомнений в том, что ее хозяин задумал нечто эдакое, что сейчас должно неминуемо осуществится. В руках у него был длинный, узкий, темно-серый сверток из чего-то на вид мягкого и пушистого.

— Хм… Всеволод, а это — что?

— А это, Альфред, то, что кто-то решил зажать свой День рождения, не так ли?

— Ну… э… Экселенц собирался завтра, то есть…

— Ага. Сегодня, то есть. Ах, Альфред. А ты и не подумал, что мне было бы стыдно знать, что я был у тебя и позабыл поздравить? Как тебе не «ай-яй-яй»?

Молчи. И не думай оправдываться. Со мной такие штучки не проходят. Экселенц его хочет, видите ли. Мой тоже много чего хочет. Но?! Спят? Вот и пусть себе тихонечко поспят, а нам с тобой дадут спокойно вспрыснуть это дельце. Тем более, что у тебя там, — Петрович небрежно кивнул в сторону бара, — Я приметил еще пару занятных вещиц…

— Дорогой мой, все — что пожелаешь! Только скажи, и мои оттащат к тебе в вагон на первой же длинной остановке, — но столкнувшись с неумолимой решимостью, таящейся в насмешливых скифских глазах, германец инстинктивно заюлил, пытаясь вымолить себе пощаду, — Всеволод… может, хоть кофе сначала? Не? Мы же помрем до завтра…

— Фи!.. Сам звал? Сам. И не завтра, а уже сегодня. И не помрем, а примем рассолу, и будем — как новые. У нас его имеется. Первый сорт, кстати…

— Это та мутная гадость из-под огурцов!? — глаза немца начали округляться.

— Это — не гадость. Это — реанимация… — радостно хохотнул Петрович.

— Что!?

— Ну… потом объясню.

— Укрепи меня, Отец Небесный! — драматически возвел очи горе немец.

— Так. Друг мой Альфред… — Петрович принял подобающую моменту реноме-позу, — Короче. Я тебя поздравляю с Днем рождения. Желаю всего-всего, да побольше. Здоровья, успехов у дам, авторитета у кайзера, вечного рукоплескания бездельников из Рейхстага, перетопить все утюги Джека и… вообще всего, чего тебе самому еще захочется.

А вот это вот… это вот — тебе от меня. Не-не-не, это он так завернут. В оренбургский платок. Пуховый. Дамы твои будут в восторге, кстати…

Владей, мой дорогой. Везу его от самого Токио. Это клинок из Сагами, а скован он был еще до того, как португальцы впервые приплыли в Японию. Сейчас ничего подобного уже не делают. Стой! Осторожнее… и имей в виду: бритва в сравнении с ним — просто тупой тесак ленивого ординарца.

— Потрясающе!.. Какая красота. Спасибо, дружище!.. И так сохранился…

— Ну, ножны, рукоятка и весь прочий оклад, кроме цубы, гарды тоесть, скорее всего, моложе. Но сам клинок — да, эпоха Муромати…

— А как он к тебе попал, прости за нескромный вопрос?

— Вручил маркиз Ито. Как я предполагаю, он посчитал, что, то ли я слишком жестко вел с ним переговоры, то ли — наоборот. Непонятно, что именно он там подразумевал, за своими экивоками. Эти японцы, вообще-то, очень непростой народ…

Я ему ответил, что более чем удовлетворен нашим мирным договором, и от их Ниппона и ниппонцев кроме добрососедства и спокойствия на наших общих границах больше ничего особо и не хочу. Но он, бедолага, почему-то расчувствовался, Русин сказал — «надо брать», и пришлось принять, чтоб не обидеть.

— Но это же не совсем правильно?

— Альфред, у меня еще один есть. Пока. От их молодого принца презент, — Петрович понял смущение щепетильного германца и тут же разрешил душевные муки Тирпица со свойственным ему неподражаемым тактом, — Так что, дружище, не отнекивайся, что, мол, дареное не дарят, и все такое. Принимай подарок, и наливай! Обмоем… иначе у меня все равно Василий их оба отнимет.