Роман Злотников - Возвращение [litres]

– А почему ты спрашиваешь это у меня?

– Потому что и Рыков, и Менжинский в один голос утверждают, что эти материалы поступили из твоего секретариата.

– И что?

– Да то, что ко мне буквально прибежал Губкин и, захлебываясь от восторга, сообщил, что с помощью этих технологий мы можем на треть увеличить выход рабочего топлива и почти наполовину – авиационных и высокооктановых автомобильных бензинов. Так откуда ты их взял?

– А зачем тебе это знать, Серго? – усмехнулся Сталин. – Каждый должен на своем месте делать всё, что в его в силах, для укрепления мощи и силы нашей страны. И окончательной победы социализма в мире. Разве у тебя малоответственный участок работы? Вот и занимайся им.

Орджоникидзе несколько мгновений буравил сидевшего перед ним человека напряженным взглядом, а затем тяжело вздохнул и ссутулился.

– Значит, оттуда… Коба, как же мы от них отстали! И, черт возьми, продолжаем отставать! Вот это, – он кивнул подбородком на лежащую на столе папку. – Двадцать лет. Не меньше!

Сталин отложил ручку и, подхватив лежащую на столе рядом с пепельницей тлеющую трубку, затянулся, после чего упер в старого друга тяжелый взгляд. Мощный вброс информации о новых технологиях взбаламутил не только всё партийное и советское руководство, но и научные и инженерные круги. Хотя к самой информации был допущен очень ограниченный круг людей, но как только процесс освоения полученных технологий перешёл в стадию непосредственной реализации, пусть хотя бы и на экспериментальном уровне, слухи начали распространяться со скоростью лесного пожара. Так что старый друг Серго, ввалившийся в его кабинет в подобном возбуждении, был вовсе не одинок. Здесь уже успели побывать и вышеупомянутый Рыков, и Енукидзе, и Кржижановский, и многие другие…

– Серго, если все будут причитать, как это делаешь ты, – мы их никогда и не нагоним! – веско произнес Сталин, рассматривая старого друга так, как будто увидел его впервые. Впрочем, возможно, так оно и было на самом деле. Потому что тот молодой, горячий и даже слегка помешанный на справедливости парень как-то совсем незаметно превратился вот в этого, немолодого, грузного, хотя и по-прежнему по-кавказски живого… хм-м… а как его можно назвать? Председатель ВСНХ? Ну-у-у… не поспоришь. Вот только он как-то постепенно стал воспринимать этот важнейший для страны орган, который доверили ему партия и народ, как свою собственную вотчину, в которой только он имеет право карать и миловать. И яростно набрасывался на любого, кто посмел как-то покритиковать или, паче того, предложить как-то преобразовать его уже постепенно становившееся огромным и неповоротливым монстром «удельное княжество». А как яростно он оберегал свой статус негласного «куратора» с ЗСФСР [59] ЗСФСР (Закавкáзская Социалисти́ческая Федерати́вная Сове́тская Респу́блика) – федерация Азербайджанской ССР, Социалистической Советской Республики Армения и Социалистической советской республики Грузия, существовавшая с 1922 по 1936 год. Одна из республик-учредителей СССР. , требуя любые назначения и перестановки в Закавказье непременно согласовывать с ним. Когда это у него началось? Почему он этого в нем раньше не замечал? Или начало вылезать его происхождение? [60] Григо́рий Константи́нович Орджоники́дзе – выходец из обедневшей грузинской дворянской семьи.

– Ты не понимаешь! – несколько патетически воскликнул Орджоникидзе. – Думаешь, дело только вот в этом? Когда мы заказывали на Западе станки и заводы, то думали, что получим самое современное оборудование, а на самом деле, – он яростно взмахнул рукой, – они продали нам свое старье! [61] Ну, такое тоже случалось. Например, так поступила компания «Юнкерс» в 1922 году, поставившая на авиазавод в Филях бракованные станки. А этот завод был одним из наиболее крупных предприятий авиапромышленности в СССР. На нем работала пятая часть всех рабочих, занятых в этой отрасли, а всего на контракт с «Юнкерсом» ушло более трети всех средств, выделяемых на развитие авиации в СССР. Нам всё придется переделывать, всё… Кле, Бозишвили [62] Грузинское ругательство. , как они, наверное, смеялись, когда подписывали с нами контракты! За такие деньги сбыть нам своё устаревшее дерьмо…

Сталин встал и, подойдя к окну, некоторое время смотрел на буйную зелень Старой площади. После чего негромко заговорил:

– Ты не прав. Они действительно в основном продали нам всё самое современное. Но современное из числа того, что уже находится в серийном производстве. А вот новые разработки нам никто предлагать не стал. Между тем эти разработки идут у них постоянно. Непрерывно. Как только они начинают строить новый стапель, новый проходческий щит, новую крекинговую колонну, так сразу же, буквально в тот же день, начинают работать над новым образцом. Не прекращая при этом совершенствовать и старый, понимаешь, Серго? – Сталин резко развернулся. – А у тебя есть люди, которые должны заниматься тем же самым, а? У тебя, Серго?

– Ты сам знаешь, какой у нас дефицит кадров, – зло отозвался Орджоникидзе. – Там, где у них, – он мотнул головой, – сидят три инженера, у меня, дай бог, – один техник! Где я тебе возьму людей, где?!

– Ты, видно, забыл, что в феврале семнадцатого нас в партии было всего двадцати четыре тысячи. Двадцать четыре, Серго! На всю страну! А в октябре нас стало уже триста пятьдесят. Потому что мы работали, а не жаловались…

– Я не жалуюсь! – горячо вскинулся Орджоникидзе. – Но есть вещи, которые быстро сделать невозможно! Откуда я возьму тебе инженеров и техников, откуда? Рожу? Так если собрать в одном месте девять беременных женщин – всё равно не получится родить ребенка за один месяц!

– А что ты сделал, чтобы найти их?

– Это ты мне говоришь? – вскипел председатель ВСНХ СССР. – Мне? Я пытаюсь как можно шире привлекать старых спецов, но ОГПУ постоянно вставляет мне палки в колеса! И никакой поддержки в этом вопросе я от тебя почти не получаю! А теперь ты пеняешь мне на то, что я плохо ищу кадры?

Хозяин кабинета усмехнулся.

– Скажи мне, Серго, ты слышал когда-нибудь такую фамилию – Макаренко?

– Макаренко? – Орджоникидзе наморщил лоб. – Это ты о завотделом промышленности из Одесского…

– Нет, – не дал ему закончить Сталин. – Это я о руководителе детской трудовой колонии ОГПУ имени Дзержинского. И бывшем начальнике такой же колонии имени Горького, что под Харьковом. Ты знаешь, что выпускники из его колонии выходят сплошь мастерами высокой квалификации – токарями, слесарями, инструментальщиками, сборщиками, техниками-агрономами. В семнадцать лет, Серго! Бывшие беспризорники, воры, малолетние бандиты… Вот тебе кадровый резерв, из которого ты уже за три-четыре года можешь получить отличного инженера, конструктора, проектировщика. Причем прошедшего и через голод, и через холод, и через тиф, и через разруху, знающего, как подводит живот, когда ты не ешь третий день. И поэтому преданного советской власти, давшей ему профессию, позволяющую всегда иметь кусок хлеба и, главное, надежду на счастливое будущее. А теперь ответь мне, Серго, – почему этим занимается ОГПУ, а не ты? И почему у нас в стране всего две таких колонии, а?