Роман Злотников - Возвращение [litres]

Фрунзе мрачнел с каждой минутой. А когда Алекс привел цифры, согласно которым в тридцать седьмом – тридцать восьмом годах было приговорено к высшей мере и расстреляно где-то по двести пятьдесят тысяч человек, в то время как парой лет раньше и позже число расстрелянных в год колебалось от тысячи до максимум чуть более двух с половиной тысяч человек [113] В реальной истории, в 1934 году к высшей мере наказания «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления» было приговорено 2056 человек, в 1935-м – 1229, 1936-м – 1118, а вот в 1937-м уже – 353 074, в 1938-м – 328 618, 1939-м – 2601, 1940-м – 1863. Причём наибольший «пик» расстрелов за пределами 1937–1938 гг. пришелся на сорок второй год – 26 510 приговоренных. Но даже эта цифра «отстаёт» от 1937–1938 гг. почти на полтора порядка. , зло скрипнул зубами и выругался. После чего боднул собеседника недовольным взглядом и пробурчал:

– До этого вы об этом не рассказывали. Это-о… повторялось каждый раз?

– Да, – кивнул Алекс. – Не в таких масштабах, как в моей изначальной реальности, но всегда. И каждый раз вызывало подобные проблемы.

– Мы предполагали нечто подобное, потому что у многих из тех, материалы по которым вы нам передавали, совпадали года смерти, но уж точно не в таких масштабах. Ладно – разберемся, – сухо уронил Фрунзе. Потом бросил на Алекса испытующий взгляд и спросил: – Ещё что-нибудь столь же «приятное» есть? Ну, на что стоит обратить особое внимание…

Парень задумчиво наморщил лоб.

– Если только «трудовой энтузиазм» и «диктатура пролетариата», – с легкой усмешкой констатировал он после пары минут размышлений.

– А они-то вам чем не угодили? – снова нахмурился народный комиссар СССР по военным и морским делам. И Алекс вывалил на него ещё один пласт информации из числа тех, о которых он и сам ранее не подозревал. Как выяснилось, существенные проблемы с освоением новой техники лежали не только в области недостаточного технического уровня советской промышленности, но и в области, так сказать, социальных отношений. Вот он и рассказал о том, как полторы сотни «сверхплановых» грузовиков, с помпой выкаченных из цеха, потом почти полгода мокли и пылились на заднем дворе завода, поскольку аккумуляторов, подшипников коленвала и шин не хватало даже на серийную продукцию. Как «охваченные трудовым энтузиазмом молодые рабочие-комсомольцы» умудрились за восемь месяцев запороть дорогущие немецкие станки, способные работать десятилетиями, потому что в погоне, опять же, за сверхплановыми показателями и посчитав себя самыми умными, решили в два раза увеличить скорости обработки твердосплавных деталей. Выход продукции в эти восемь месяцев действительно увеличился в полтора раза, но за это время станки пришли в такое состояние, что годились только на выброс. Как «досрочная» разгрузка грузового состава бригадой грузчиков-ударников привела к тому, что несколько тонн химической лабораторной посуды, закупленной за валюту, оказалось разбито вдребезги, потому что бригада твердо решила выполнить «взятые повышенные обязательства», а кран, как на грех, вышел из строя… И всё это становилось возможным, потому что частенько требования инженеров и мастеров ещё старой, дореволюционной закалки, по соблюдению трудовой дисциплины и строгому исполнению требований технологии массово игнорировались «пролетариатом» под предлогом того, что «вам теперь не старое время – неча рабочий люд придирками гнобить» [114] Увы – реальные факты. . Ну и сакраментальное: «Теперь мы здеся власть»!

– А почему в прежних материалах практически ничего из того, что вы мне сейчас рассказали, не было? – мрачно спросил Фрунзе. Ну да, о репрессиях Алекс до этого говорил только со Сталиным. Да и то так… аккуратно. Без употребления самого словосочетания «сталинские репрессии». Не хотел проверять реакцию Иосифа Виссарионовича… Да и делал он это больше из, так сказать, гуманитарных соображений. Ведь репрессии, гибель невинных и всё такое – это же плохо, не так ли? Вот и надо их как-то того… Тем более что уже после первого разговора в этом вопросе наметился определенный сдвиг. В смысле уменьшения масштабов репрессий. Что поначалу парня даже воодушевило… Однако когда Алекс погрузился в эту проблематику чуть более глубоко, то быстро заткнулся. Из совершенно шкурных соображений. Ибо до встречи с Эрикой он делал всё, чтобы вернулось то самое будущее, которое он так неосторожно разрушил. То есть с распадом СССР и крахом социализма. Он же ведь в том будущем, которое Алекс хотел вернуть, распался. Вот пусть и снова распадется… А, как выяснилось, те самые «сталинские репрессии» в социальных процессах, приведших к подобному результату, сыграли весьма весомую роль, став настоящим «идеологическим тараном» тех сил, которые атаковали СССР и его социальный строй, и очень сильно повлияв на восприятие гражданами позднего СССР самой социалистической идеи и формирование общего отношения к государству. Как минимум у части граждан. Причем весьма активной… Вот он и, покопавшись в теме и почитав исследования многих ведущих социологов и социальных психологов, испугался, что если не допустить репрессий – то СССР может и того, сохраниться невзначай… Однако признаваться в этом Алекс не собирался. Чревато. Что же касается печальных последствий трудового энтузиазма, то тут он раньше и сам не знал. Репрессии-то были на слуху, а вот негативные подробности про «досрочное выполнение плана» и всякие «повышенные социалистические обязательства» все уже давно забыли…

– Ну-у-у, кое-что я узнал только во время нынешнего такта, в конце концов, я родился уже после распада СССР и не особенно интересовался его историей, – слегка заюлил Алекс. – Да и вообще я тогда больше на то, какие новые технологии можно принести, смотрел, да с, так сказать, глобальными цифрами разбирался – суммарной выплавкой чугуна и стали, производством электроэнергии, общим производством тракторов и грузовиков и так далее. А в этот раз, в связи с провалом кораблестроительной программы, пришлось закопаться в детали и разбираться, почему с внедрением в жизнь всего уже переданного так печально получилось. Вот и разобрался…

– Ладно, я понял, – раздраженно бросил Фрунзе. – Если это всё, то давайте уж перейдём к тем вопросам, которые имеются у меня…

Часом, естественно, обойтись не удалось. И даже двумя. Но после обеда Фрунзе уехал. Хотя легче от этого Алексу не стало. Потому что Эрика тут же напомнила, что он обещал ей всё рассказать, и, уложив Ваньку, утянула его в библиотеку.

– Ну давайте, герр До'Урден, – с легкой усмешкой произнесла она, уютно устроившись в кресле у камина. – Начинайте меня удивлять.