Илья Леонтьев - Окаянный император. Роковое путешествие

— Служу царю и Отечеству, ваше императорское высочество, — воскликнул Мосин, вскочив из кресла. Я последовал за ним и крепко пожал руку конструктора.

Восторженные глаза оружейника, его воодушевление полностью вернули мне хорошее расположение духа. Несмотря на первоначальные планы и уговоры, я решил возвращаться в Санкт-Петербург. Если гнать лошадей, успею к началу балета. Матильда меня не ждет, приятнее будет сюрприз ей. Тем более что я попросил дать телеграмму в Аничков с просьбой купить букет и подвезти его к театру.

Под дробный стук копыт прекрасно думалось. Похоже, сегодня был хороший шаг для будущего перевооружения российской армии. Не знаю, как в той истории, но, судя по всему, изделие Хайрема Макисма генералы недооценили. О его производстве пока даже не задумывались. Купили пару сотен и отправили на испытания в войска. Причем не в пехоту, а зачем-то в артиллерию. Этакими темпами их на вооружение и до войны с Японией не примут. Делать же это надо обязательно. Страна восходящего солнца будет воевать вдали от баз. Да и поставить под ружье больше полумиллиона солдат, по мнению Шевича, там вряд ли смогут. Если придерживаться оборонительной тактики и выкашивать их пулеметами, то самураи очень скоро почувствуют себя кисло. Плюс рейдерские действия флота по срывам поставок. Другой вопрос, что потом. Вторгаться на острова? Не думаю, что японцы сдадутся. Камикадзе же не просто так у них появились. Ладно, оставим эти головоломки золотым погонам. Пусть устраивают военные игры, планируют, а я посмотрю и посоветую. Теперь основная задача встретится с адмиралом Макаровым, подкинуть ему несколько идей и прикинуть, что мы успеем до начала вооруженного противостояния.

«Память Азова» в боевом отношении произвел на меня удручающее впечатление. Орудия без какой бы то ни было защиты для расчета, скорость семнадцать узлов. И это новейший крейсер империи?! До столкновения, по моим прикидкам, еще лет десять, время вроде бы есть, но тянуть не стоит. Дела в России быстро не делаются. Одна работа с министром Островским чего стоила.

Погруженный в мысли о будущем, я не заметил, как пролетели три с половиной десятка верст. За полчаса до спектакля карета остановилась у главного подъезда Мариинки. Подхватив цветы, направился к главному входу. Всеволожский меня явно не ждал. Когда мы буквально столкнулись в фойе, он улыбнулся, но по лицу скользнула тень.

— Добрый вечер, ваше императорское высочество!

— Здравствуйте, Иван Александрович! Вот решил устроить небольшой экспромт. Заехать в гости.

— Ах, боже мой! Какие гости? Вы здесь хозяин! Прошу вас в зал для великих князей. В буфет привезли шампанское «Голицын». Наш российский сорт. Усиленно рекомендую.

— Спасибо, господин директор! Непременно опрокину с вами несколько бокалов. Но сперва хотел бы навестить одну особу. Она на месте?

— Да, ваше императорское высочество, — после секундной заминки ответил Всеволжский.

— Сегодня прекрасный вечер, давайте обойдемся без чинов. Дорогу можете не показывать. Охлаждайте покуда «Голицына», — проговорил я и нырнул в неприметный проход, ведущий за кулисы.

За несколько минувших месяцев театральные закоулки мне стали знакомы немногим меньше Аничкова дворца. Более того, появились истории, связанные с Матильдой. Она не раз устраивала мне экскурсии по скрытым от публики помещениям и пересказывала забавные случаи. Мы целовались в царской ложе, над сценой и в темных переходах меж цехами. В гримерке предавались взаимным ласкам. Одухотворенный, я шел к заветной цели.

Дверь распахнулась тихо, без скрипа. После того, как мы стали близки, Кшесинской выделили новое помещение. В большой комнате помещалось зеркало от пола до потолка, столик для помады и пудры. За раскладной ширмой скрывалась оттоманка, на которой мы занимались любовью. Она была там и смеялась. Звук был подобен звону колокольчиков. Я пошел вперед. Толстый ковер заглушал мои шаги. Матильда больше не смеялась. За деревянной рамой с плотной тканью целовались. Мгновеньем позже раздался знакомый сладкий стон.

Я превратился в камень, и лишь глаза распахивались все шире и шевелились волосы. Дальнейшее происходило словно без участия разума. Шаг вперед, ногти согнутых пальцев впиваются в кожу ладоней, и тут же разворот и — вон из комнаты.

У стены маячила фигура Всеволожского. Он молча взял протянутый букет и склонил голову, словно ожидая меча инквизитора. После секундной паузы ноги понесли меня по знакомым переходам на улицу, к служебному крыльцу. Директор, стараясь не шуметь, следовал за мной.

Частично прийти в себя мне удалось лишь под козырьком подъезда. Морозный воздух полз под костюм, лохматил шевелюру, по телу пробежала дрожь. Немного отдышавшись, я повернулся к тени.

— Господин директор, вам нравится ваша работа и… жизнь? — голос вдруг стал глухим.

Увидевший мои глаза Иван Александрович отшатнулся и кивнул.

— В таком случае о произошедшем не должен знать никто. И даже… Никто. Выполните эту просьбу, и, клянусь, наследник престола не забудет об оказанной услуге.

Не дожидаясь ответа, я развернулся и пошел к коляске.

Декабрь 1893

— Батюшина, ко мне. Срочно! — бросил я дежурному адъютанту и направился в кабинет. — Да, и пусть подадут коньяк, бокалы и какую-нибудь закуску.

Заметив, что хозяин не в духе, слуги засуетились по дворцу серыми мышами. Один подобрал брошенное пальто, второй принял шляпу, рванул гонец на кухню.

В крайнем возбуждении я принялся мерить комнату шагами.

— Вот сучка! Обманула! И кого — наследника престола?! Ох, зря ты это, Матильда, сделала, ох, зря. Со сломанными ногами на сцене не потанцуешь… Хотя нет, выгнать ее к чертям из Мариинки в провинцию. Там небось нравы попроще. А то и вовсе сослать куда-нибудь в Сибирь… Как можно было предпочесть другого мне?

В большом зеркале отражался красивый молодой мужчина. Развитая фигура, не перекачанная, а то что надо. В постели вроде было все отлично. Хотя, говорят, женщины большие актрисы в этом вопросе. Неужели я ее не удовлетворял? Ну, ничего, будет строить любовь в каком-нибудь Мухосранске. И ведь мерзавка специально узнавала, когда вернусь из Сестрорецка. Подгадывала, чтобы меня в городе не было. Я признавался в чувствах, на воздушном шаре катал, подвеску заказал, а что в ответ? Неблагодарность!

Чувствуя, что волна злости накрывает с головой, рванул дверь и вышел на балкон. Надо хоть чуть-чуть остыть. Незачем демонстрировать окружающим, как сильно меня ранили. Надо будет и Батюшину сказать как-то аккуратно, не надо ему знать всю правду. Содержимое рюмки, обжигая горло, словно паленая водка, провалилось в желудок. По телу пошло приятное тепло. Алкоголь начал действовать на нервную систему.