Виктор Дубчек - Красный падаван-2: Наш человек на небе

Краски мира стали ещё тусклее; свет фонарей потемнел, стал давящим, тяжёлым. Тишина, звуки сместились в глухой, едва уловимый рокот. Стрелка наручных часов еле ползла; здесь медленнее шло время, здесь всё было иное. Разумеется, мир не изменился. Мир вообще не меняется: меняться умеют лишь люди — и их сознание.

Сталин молча стоял над кроватью Вейдера. Это сложно было назвать полноценной больничной койкой: доспех инопланетного лидера не позволял разместить его полностью горизонтально. Лорд Вейдер находился в полусидячем положении; металлические кронштейны удерживали массивное тело на весу. Сложная система трубок обвивала грудь и голову пациента. Ритмично перемигивались лампочками какие-то медицинские приборы, вздувались и опадали пластмассовые меха, тонко жужжали неизвестные Сталину механизмы.

С тихим всхлипом затворилась дверь за спиной. Сталин обернулся. Штурмовики остались снаружи; теперь он был наедине с Вейдером. Пару секунд Иосиф Виссарионович стоял неподвижно, затем шагнул вперёд и опустился в одно из двух кресел, стоявших у кровати. В первые часы после инцидента предполагалось, что в палате круглосуточно будут дежурить земные врачи, но союзники убедили Советское руководство, что роботы справятся лучше. Вероятно, так оно и было: машины не склонны ошибаться. Впрочем, именно за счёт способности ошибаться человек и превосходит машину.

Сидение располагалось под неудобным углом, и подлокотников у кресел не было: комфорт ведёт к сонливости, а дежурным врачам спать не полагалось. Сталин поёрзал, устраиваясь; недурно было бы за что-нибудь ухватиться, но первым, на что упал его взгляд, оказалась одна из перчаток Вейдера. Прикасаться к неподвижной чёрной руке не хотелось: он знал, что место конечностей у инопланетного лидера занимают механические протезы. Поиски пульса, — ещё тогда, сразу после диверсии с баллоном, — добавили доктору Снежневскому несколько седых волосков.

Оставалось только гадать, какие травмы перенёс пришелец. «Что я делаю здесь?..», подумал Сталин, рассматривая непроницаемую глухую маску. По трубкам, подключённым к выступам шлема, туда и обратно сновали мелкие разноцветные частицы.

Иосиф Виссарионович достал трубку, покрутил в руках и без особого сожаления убрал в карман френча. Курить не хотелось; спать не хотелось тоже; вытянутые ноги совсем не болели.

- На сопках Маньчжурии воины спят, — промурлыкал Сталин, продолжая созерцать бесчувственного пациента. — На сопках Маньчжурии... Ночь подошла, сумрак на землю лёг...

Щёлкнул клапан, поток частиц в одной из трубок остановился. В недрах медицинской системы жужжали моторчики.

- Пусть гаолян вам навевает сны. Спите, герои русской земли... «Кто ты, спящий... герой? злодей?», думал Сталин, «Пусть не русской земли, пусть вообще не Земли. Что-то же привело тебя на Землю. Судьба? рок? случайность? "Победители не верят в случайность"; а нам непременно надо победить. Полагаться на везение — смешно и недостойно. Возможно ли одержать победу, не разобравшись в природе случайности?..»

- Плачут все, как один человек, злой рок и судьбу кляня... Плачет, плачет мать родная. Плачет молодая жена...

«Жена... Первая — Като; затем — Наденька. Любимая не меньше, потому что без любви смысла нет ни в чём. И всё, всё, Иосиф: свою долю везения ты исчерпал, и свой лимит счастья ты исчерпал. У каждого человека свой лимит счастья, а промотаешь его — и дальше счастье можно взять лишь обманом, подлостью или силой; но это будет уже не счастье — а только лишь обман или подлость или сила.

А ты, лорд Вейдер? Есть ли у тебя жена, мать? Где-то там, на небе... Дети? Наверное, сын? Такой же балбес, как мои Яша и Васька... Может быть, дочь. Или пара близняшек? Сам я всегда мечтал о двойне, но ведь это тоже дело случая...»

Мерно вздымались меха газовой системы. Подмигивали лампочки на пульте.

- Спите бойцы. Спите спокойным сном... Ту-ду-ду... Пусть вам приснятся нивы родные, отчий далёкий дом...

«Кто же ты, лорд Вейдер? Я до сих пор ничего толком не знаю о тебе, а как выстраивать отношения с неизвестностью? Ты опасен, и твоя Империя опасна; Земля ничего не сможет противопоставить возможной агрессии — значит, я должен сделать всё, чтобы агрессия из возможной не превратилась в неизбежную, должен найти способ и дальше контролировать тебя, товарищ Вейдер.

Но как тебя контролировать? Я не сумел контролировать даже Германию; ну да этого никто бы не сумел: нападение на СССР, очередной крестовый поход на Восток планировался и подготавливался более двадцати лет — людьми куда могущественнее и умнее Гитлера...

А кто стоит за тобой? Можно ли вообще надеяться, что ты обладаешь свободой воли?..

Ведь что-то удержало тебя от агрессии тогда, в нашу первую встречу — и это что-то сокрыто во мне, я чувствую, я знаю. Но что, что, что?.. И что удерживает сейчас меня, — ведь только руку протяни к приборам; а твои люди готовы подчиниться мне, готовы служить, — кроме того, что я человек?..»

- Туру-ду-ду... Примите последний прощальный привет от горестной скорбной России...

Четыре «пэ» — аллитерация или монофония? «Пэ-пэ-пэ-пэ»... протезы. Что же, что протезы. С такими протезами не только что ходить, а и на лисапете кататься, с барышнями польку-бабочку танцевать... Работка! Он долго ещё смотрел на Вейдера и думал о разном. Теперь Сталин уже в полной мере чувствовал накопившуюся за день, но запоздавшую было усталость. Настала пора уходить. Символически прощаясь, он протянул руку и несильно сжал ладонь на правом протезе инопланетянина. Лампы медицинской системы брызнули фонтаном огней. Жужжание механизмов возвысилось до скрежета, но немедленно стихло. Кровать задрожала, сорванные трубки осыпались по её сторонам. Товарищ Вейдер испустил протяжный хрип, поднял голову от поддерживавших её металлических полос и повернулся к Сталину гладкими тёмными провалами глаз.

(Генерал Й. Каммхубер приветствует соратников по партии в годовщину «Пивного путча».

Фото: Г. Гофман, 1941, Берлин)

И всё же немцы успели раньше, ровно на два дня. Советские войска готовились к крупной операции — логистически, технически, и организационно сложному наступлению в Белоруссии. Хуже не придумаешь: только-только размахнулся как следует — и тут тебе прилетает. Первые снаряды упали на территорию Туровского лагеря в шесть часов утра 17 декабря. Штурмовые орудия и гаубицы, приданные 18-й моторизованной дивизии вермахта и выдвинутые на рубеж Микашевичи

- Ольгомель, били на удивление точно — не зря немцы пристреливались. Мелкая на данном участке и заледеневшая Припять коммуникациям вермахта не препятствовала. Немцы подошли к вопросу с нехарактерной для них изобретательностью и, судя по некоторым данным, постарались перенять карбышевский опыт: Дмитрий Михайлович выстраивал систему обороны и снабжения связанных лагерей именно с опорой на Припять. Эффективность работы космических радаров за последнее время ощутимо снизилась; более того, армейская разведка на этот раз тоже проявила себя не с лучшей стороны. Штаб Рокоссовского давно располагал информацией о довольно крупных ремонтных фабриках вермахта в районах Микашевичей, Давид-городка и Столина — побитая бронетехника вермахта, направляемая на восстановление в эти мастерские, служила неиссякаемым источником радости для трофейных групп лагеря.