Виктор Дубчек - Красный падаван-2: Наш человек на небе

- Ну как всю? — ответил Апанасенко. — Утром ещё катер подойдёт. А так — да, минируем согласно графика.

- Люди знают? — Лаврентий Палыч кивнул на веселящихся мужиков

внизу. Кажется, люди собирались запекать на углях то ли форель, то ли кунджу — отсюда, конечно, не разглядеть.

- Здесь все добровольцы, — спокойно сказал генерал. — Вы не волнуйтесь, товарищ Петров. Базу и оборудование я взорву только в крайнем случае. Но наверняка.

- ...Но всегда наверняка!.. — донеслось задорное со стороны полигона.

- Видал?! — с живым энтузиазмом осведомился Лизюков. — Снайперы новые. Девчонки, видал? Из Ленинградского перебросили.

- Э! Первый раз вижу, чтоб в окружение пополнения перебрасывали.

- Во-первых, всяко бывает. Во-вторых, а ты сам-то, Ази?

- Я танкист, — с достоинством сообщил Асланов. — И я мужчина. Куда направили, туда и поехал.

- Ну и они так же. Хотя и девушки. А вот он — вообще марсианин. Хотя и мужик. Эй, марсианин! Ты ведь мужик?

- Да, — ответил Старкиллер после непродолжительного колебания. Разумеется, в мужественности своей он не сомневался. Он просто не был уверен, что подобный бессмысленный разговор следует поддерживать. С другой стороны, не ответишь — ничего не изменится. Земляне как перебрасывались беззлобными шутками, так и продолжат; они вообще предпочитали оставаться весёлыми и беззаботными, — даже здесь, на войне, — хотя истинному воину подобает вид сдержанный и пафосный. Почему он всё же ответил?..

Старкиллеру было скучно.

Старкиллеру до смерти надоело блюсти сдержанный и пафосный вид, сторониться общего веселья, искать надменного уединения. Одиночество — статусная роскошь среди тех, кто не готов тебе его предоставить. Земляне же своего общества молодому ситху не навязывали — тем самым обесценивая его добровольную, тщательно взлелеянную обособленность. Запретный брюль сделался дёшев и тем безынтересен.

Юноша проводил дни в тренировках и медитации — но ни физическое совершенство, ни власть над Силой не имели практического выхода. Он аккумулировал в себе страсть, — как в диатиевой энергоячейке, подключённой к корабельному реактору, — ибо Тёмная сторона питается страстью; но никто из окружающих не был способен даже понять сам факт наличия у Старкиллера подобного могущества, не то что осознать масштаб Одарённости. Его считали прекрасным бойцом, бесстрашным диверсантом, надёжным и эффективным инструментом давления — назойливого, насмешливого, неумолимого давления, которому ежечасно подвергались войска Державы Рейх...

Инструментом.

Место равного среди равных было доступно — но Старкиллер жаждал иного места: Одарённость — это право стоять выше других. Не повелевать, нет, как раз это вовсе не обязательно; всего лишь — право стоять выше. Если окружающие не признают за Одарённым такого права, то Сила превращается... в инструмент?..

«Всего лишь».

Даже клоны легче вписались в земную жизнь. Даже вечно хмельной Двуул. Даже зашуганная Гесура... а ведь она как будто всё время чего-то опасается — хотя чего бояться им, твилеккам?

Даже Юно, прекрасно осведомлённая о могуществе Старкиллера, предпочла ему дикаря с окраины Вселенной...

Он тут же пожалел о последней мысли. Кремлёвский падаван и сам обладал огромной Силой, — пусть и называл её иными словами, — но, как бы кощунственно это ни прозвучало, дело сейчас было не в Силе. Просто людей Державы СССР, несмотря на слабость их технологий, не следовало считать дикарями.

Дикарство — это не отсутствие каких-либо знаний и умений. Дикарство — это нежелание их добывать. А земляне тянулись к знаниям... как Половинкин потянулся к Юно — и тем самым невозбранно достиг желаемого. Иногда мы чего-то не получаем, потому что не пробуем. А кто пробует, у тех получается — именно потому, что другие не пробуют. Затаённую боль юноши несколько смягчал факт Одарённости кремлёвского падавана: проиграть другому ситху было не так обидно — и в бою, и в любви. Тем сильнее это поражение побуждало Старкиллера задуматься о том, верно ли он выстраивает отношения с миром.

Прежде... прежде выстраивать было нечего: окружающего мира почти не существовало — значение имела лишь воля Вейдера. Но теперь Учитель оставил ученика... и, вероятней всего, это тоже было частью обучения. Как тогда, в одном из ангаров недостроенного «Палача», когда безоружному Старкиллеру пришлось сражаться с парой опаснейших зверей...

- Да бегемот настоящий, — сказал Лизюков. Молодой ситх сморгнул, но, конечно же, танкист обращался не к нему. — Я под Вопью четыре попадания в башню словил — и ничего, видал? Но, сам понимаешь, Ази, «ворошиловых» мало. «Трофейный» батальон возьмёшь, скорей всего. Или даже полк, чай, не рассыпешься.

- Товарищ Катуков распределяет? — деловито поинтересовался Асланов. Старкиллер знал, что подполковник, отличившийся в боях за Киев, прибыл в белорусский лагерь совсем недавно. Владыка Сталин готовился вскрыть блокаду республики мощным ударом, — одновременно снаружи и изнутри, — и концентрировал под Мозырем свои отборные войска.

Захваченные техника и снаряжение шли на формирование «трофейных» частей; в распоряжение генерала Рокоссовского челноками и самолётами перебрасывались лучшие военные специалисты Державы СССР. Транспортники «Палача» легко справлялись с переброской Советских гусеничных танков, даже тяжёлых — но количество новых танков не бесконечно, и тоннаж «титанов» — тем более. В условиях окружения ставку сделали на захват ресурсов противника, и Старкиллер гордился своей ролью в процессе экспроприации.

Да, именно так: незаметно для себя самого он всё же становился частью чужого мира — потому что не успел стать частью мира родного. Сила не терпит пустоты и заполняет её тем, что подвернётся под руку. Он снова поймал себя на использовании русских фразеологизмов. Дело было не только в чтении стихов, к которым Старкиллер понемногу пристрастился — потому что тратить свободное время лишь на медитацию оказалось довольно скучно. Земной язык вообще неожиданно легко проникал в разум молодого ситха, а проникая — начинал влиять и на мышление. Земляне не знают Силы так, как знают её имперцы... быть может, вся разница лишь в используемых наименованиях? Использование иной терминологии ведёт к применению иных приёмов, но природа Силы объективна, не так ли? Лишённый Силы мир не мог бы столь жестоко влиять на Одарённых. Старкиллер согласился бы признать собственную слабость — но даже у Вейдера не получалось противостоять этой коварной планете...

- Ёжик, девочки! — тонко донеслось от полигона. — Ой, смотрите, их тут двое! Ё-о-ожики!

- Городские, — с мечтательной улыбкой протянул Лизюков.

- Ёжики? — уточнил Асланов.