Виктор Дубчек - Красный падаван-2: Наш человек на небе

Коля повторил эту мысль про себя ещё раз — и понял вдруг, что сам себе не верит. Не чувствовал он себя фантастическим героем. То есть, героем чувствовал... немножечко... а только никакой фантастики в том не было. Странно: космос не произвёл на Половинкина ожидаемого впечатления — впечатления чуда. Или с космосом что-то было не так, или с самим Колей — но смотрел он на звёзды, на рябь земной атмосферы, смотрел во тьму, великую вселенскую тьму, пред которой человек даже не соринка — и не испытывал трепета.

Плевать ему было и на тьму, и на Вселенную... да на всё ему было плевать. Его сюда направили не трепетать, не видами восторгаться, а покорять. Вот покорим — тогда и восторгнёмся. Поэты песни понапишут, прозаики — прозу, политики — передовицы; разъяснят, где трепетать, а где восторгаться. А Колю перед полётом совсем другими разъяснениями накачивали, — и совсем другие приказы давали, и сам товарищ Сталин, указывая мундштуком трубки на Звезду Героя, сказал: «неси достойно!» — вот и не осталось в Колиной душе места на какой-то там глупый трепет.

Он смотрел в космос и чувствовал себя здесь хозяином — хозяином, который просто пока не успел вступить в законные права. В бесконечной тьме зло горели чужие звёзды — но Колино сердце согревала сталинская звезда, а тому, кто несёт в своём сердце сталинский свет, нечего бояться тьмы. Тьма боится Сталина, ненавидит Сталина, стремится оклеветать Сталина. Но ведь тьма — это всего лишь тьма. Что она против настоящего честного света?..

Закладывая лихой вираж, челнок нырнул под брюхо «Палача». Коля задрал голову; с этого ракурса линкор выглядел ещё потрёпанней. Вот огромная иззубренная пасть, видимо, главный ангар... да здесь целый город можно разместить! Нет, наверное, в космосе размеры искажаются... хотя — девятнадцать километров... Обломки висят какие-то... но ничего, починим, всё починим и в порядок приведём. Главное, что «Палач», — искалеченный, но всё равно невыразимо могучий, — оказался сейчас на стороне СССР. Значит, он уже немножко наш — осталось утвердиться.

С такими сложными чувствами Коля и ступил на борт линкора. И ровно так осматривал сейчас его внутренности. Внутри корабль оказался тоже огромным, запутанным и чуток жутковатым. Много-много этажей, — палуб, — соединённых лифтами, много-много комнат, — отсеков, — соединённых бесконечной паутиной коридоров, проходов, раздвижных дверей. Катакомбы какие-то, а не звездолёт... впрочем, в строении корабля чувствовалась определённая система — просто система эта выглядела настолько сложной, что Коля решил пока не забивать себе голову попытками разобраться в ней и запомнить.

Тем более что необходимости особой не было: капитан Игнази от гостя не отходил ни на шаг, буквально даже не отлипал — проводил экскурсию. Нет, сперва, конечно, предложил «лорду Половинкину» каюту, — очень хорошую, просторную и рядом с капитанской, — но Коле-то на месте не сиделось; думал, бросит сидор и сам по палубам пройдётся — ан куда там... Может, оно и к лучшему: пустовато здесь как-то, народу почти нет. Иногда штурмовики встречались, чуть почаще — дроиды. Техников на корабле оставалось совсем мало, но конкретной цифры... то есть числа, конечно; конкретного числа Таус не назвал — стеснялся, видимо. Коля незаметно провёл ладонью по скошенной стене очередного коридора — на пальцах жирно заблестела копоть. Лейтенант сочувственно усмехнулся: чистота — первейший показатель. Как старшина Вороватов говорил:

- Жинку, паря, не по физии выбирай. На физию-то они все!.. пока молодые. Ты к ней в комнату как зайдёшь, ты незаметно под кровать загляни, под половичок. Хорошая хозяйка мусор под кровать не заметает!

- А если плохая попадётся? — спросил тогда Коля.

- Женись, Половинкин! — жизнерадостно посоветовал старшина. — Хороших баб всё равно на всех не хватит, надо кому-то и на так себе жениться. Вот же рота тогда над Колей-то смеялась!..

Он шёл вслед за бубнящим что-то капитаном, вспоминал земную жизнь до войны — и улыбался. Потом вспоминал Юно — и улыбался тоже. Как она там? Вот уж у кого кораблик всегда в чистоте... Подумать только, а ведь «Тень» сперва такой большой показалась... интересно, поднял её Вейдер? Если поднял, Юно свою технику быстро в порядок приведёт, не то что...

- Вероятно, наша техника должна казаться вам настоящим чудом? — вкрадчиво спросил капитан Игнази, придерживая очередную дверь.

- Вероятно, — вежливо ответил Коля, пригибая голову и проходя в заваленный обломками металла ангар.

Не любил он, когда указывали, какие чувства ему испытывать и что должно ему казаться. Точнее... нет, не то. Просто одно дело, когда тебе показывают какой-нибудь там, например, живописный закат или, например, первый закон Кеплера — и говорят: смотри, как красиво! Тут только дурак не поддержит чужую радость.

А Таус... непонятное какое-то ощущение вызывал — фальши? Ну что за глупость, какая ещё «фальшь»... боялся он, что ли, Половинкина?.. «Эх», с досадой подумал Коля, «почему я не писатель? Вот у них каждое слово на своём месте. И думать не надо — что в голову приходит, то и записывай. Красотень!»

Но писателем Коля не был, и верные слова ему в голову приходили не вдруг; зато пришла мысль, что вон та здоровая пыльная глыба с торчащими по краям стволами...

- Это ВБТ — вездеходный бронированный транспорт, — любезно пояснил Таус. — «Топтун», как называет эти машины солдатня. Последнее слово было произнесено с такой шикарной

пренебрежительной интонацией, что Половинкин, искренно полагавший себя как раз той самой «солдатнёй», некоторое время колебался: не дать ли наглому парню в лоб. Потом дипломатические соображения перевесили; Коля открыл рот, чтобы спросить...

- Прошу прощения, Лорд Половинкин, — сказал Таус, хватаясь за нагрудный карман, — срочный вызов.

Коля кивнул и принялся рассматривать ВБТ. Странная машина — ни гусениц, ни... стоп, какие гусеницы! У ней внутри репульсоры, наверняка. Вот ведь чудище: даже больше, чем Т-35! А пушечки-то какие знатные, ну-ка, глянем... Как бы этого «топтуна» из-под обломков вынуть, да товарищу Рокоссовскому... а, кстати, почему «топтун», если репульсоры?.. Он собрался было обратиться за разъяснением к капитану, но в этот момент зуммер переговорного устройства на запястье мелко завибрировал.

- Алё, — сказал Половинкин, спешно поднося прибор к губам. — «Палач» слушает.

С той стороны озадаченно молчали, и Коля спохватился: как же его инструктировали?.. Я — «чайка»… Нет, не то. Я — «актриса»? Что за вздор: какая ещё «актриса»?! Ну да!

- Орёл, Орёл, я Сокол, приём! — шёпотом закричал Коля в микрофон.

- Сокол, ты дятел! — голосом майора Мясникова рявкнул приборчик, и на сердце у Половинкина сразу отлегло и потеплело. — «Алё»!.. Голову включай, С-сокол.