Александр Михайловский - Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока [сборник]

Там же, в Бизерте, с нашим пароходом произошло некое волшебное изменение – за одну ночь «Гаронна» стала «Измиром», а французский флаг сменился турецким. Чудеса, да и только! Похоже, что наш шкипер ранее промышлял контрабандой не только жаждущими вернуться на Родину эмигрантами.

Восемнадцатого, загрузившись углем, водой и провизией, мы вышли в море. Шкипер старался держаться подальше от берега, несмотря на нейтральный турецкий флаг. Сейчас нам были опасны все. Немцы, итальянцы, англичане – всем показалось бы подозрительным присутствие на борту парохода такого большого количества мужчин призывного возраста, причем говорящих по-русски. А тут еще и дезертиры из французской армии – греха не оберешься. Но Бог миловал – все обошлось. Мы спокойно миновали Тобрук, не нарвавшись ни на итальянский, ни на британский конвой. Остались позади Мальта и Александрия.

Вчера вечером, на траверзе Тира, мы стали свидетелями странного небесного явления – перед закатом облака разошлись, и мы увидели яркую блестящую точку, ползущую высоко-высоко в небе с востока на запад, оставляющую за собой белый след, четко делящий небо пополам. Капитан Сент-Экзюпери долго рассматривал это явление в бинокль.

– Странно, – сказал он, – слишком высоко даже для высотного разведчика… Километров пятнадцать, если не больше. Да и скорость, если я не ошибся с высотой, как минимум тысяча километров в час. Этого не может быть, но вот оно, летит.

Теряясь в догадках, мы все наблюдали за блестящей точкой, пока она не скрылась за горизонтом. А белая полоса медленно расплывалась над нашими головами в быстро темнеющем небе. Дальнейшие события подтвердили догадки французского летчика. Когда уже почти полностью стемнело, на высоте, там, где пролетел самолет, лучи заходящего солнца продолжали окрашивать его след в волшебные ярко-розовые тона, напоминающие по цвету перья фламинго. Это было высоко, очень и очень высоко.

А сегодня утром мы увидели другое удивительное зрелище. Это было как видение из прошлого. Встречным курсом к нашему пароходу шли военные корабли. Много кораблей. Сначала восходящее солнце слепило нам глаза, и мы не могли разглядеть флаги, под которыми эти корабли шли. Потом будто пелена упала с наших глаз – назло всему на их мачтах развевались стяги. Только головной и замыкающий корабли несли большевистские флаги. А все остальные были под нашим старинным Андреевским флагом.

Комок в горле и слезы в глазах – значит, это все-таки правда! Один из кораблей покинул походный ордер и направился в нашу сторону. На его мачтах вверх поползли флажные сигналы. Среди нас были и морские офицеры. На пароходе тут же стало известно, что получен приказ лечь в дрейф и приготовиться к приему досмотровой партии… Господи, неужели мы сейчас увидим тех, кто ходит под Андреевским флагом через четверть века после гибели Российской империи!

С корабля спускают катер. Даже без бинокля на его борту видно выведенное славянской вязью такое обычное для русского флота название: «Сметливый». Катер идет к нам…

У борта парохода толпится народ. Взрослые мужчины в возрасте сильно за сорок и молодые люди, зачастую просто мальчики, с нежным пушком на верхней губе. Наши сыновья, выросшие на чужбине. Как плакали их матери, посылая своих детей, как они считали, на верную смерть. Но разве могли они остаться, когда Родина в опасности, когда Родина зовет?

Есть, конечно, и такие, которые надели форму СС и пошли вместе с немцами «свергать большевизм». Пусть они будут прокляты – Краснов и Шкуро. Они не русские и не немцы, они – выродки. Их немного, но, как говорят, ложка дегтя портит бочку меда. Генерал Деникин проклял их в своем послании, проклянем их и мы.

Вместе со мной на пароходе мой старший сын Олег, и Бог миловал, он не успел попасть во французскую армию, которая так быстро подняла руки перед нацистами. Двое младших сыновей и дочь остались в Лионе с матерью. И да помогут им Бог и добрые люди, если мы не вернемся. Война в России идет страшная, не на жизнь, а на смерть…

Как раз Олег и отвлек меня от этих мрачных размышлений. Указывая рукой на катер, он сказал:

– Папа смотри, у них погоны…

Гул удивления прошел волной по пароходу.

Я напряг зрение – это у сына глаза молодые, а я после сорока пяти начал уже сдавать. Хотя что тут непонятного – если над кораблем развевается Андреевский флаг, то матросы и офицеры на нем должны – просто обязаны! – носить погоны. Это просто чудо из чудес – среди матросов с погонами чекист-пограничник с зелеными петлицами. Один. И при том, что странно, не плюется ядом и не смотрит на погоны с ненавистью, как раввин на свиное ухо. И еще интересно: переговаривается он с офицером и вроде как дружески. Прости меня, Господи, и вразуми – что же это такое деется на свете?

Проклиная судьбу, свою жадность и этих непонятных русских, которым не сидится дома, шкипер приказал опустить трап. Как матерый контрабандист, он даже не думал препираться с командиром военного корабля. Знал, что все это может закончиться для него крупными неприятностями.

К трапу, по которому уже поднимались офицер с матросами, через толпу протиснулся генерального штаба полковник Игнатенко. Он самый старший в нашей компании. Ему уже за пятьдесят. В Гражданской войне не участвовал – был в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции. Поскольку мы не махновская банда, то офицерское собрание назначило его нашим командиром как самого старшего по званию и опыту. Отчетливо помню, как волновался он тогда из-за оказанного доверия, как тряслись его руки.

Сейчас же полковник подтянут и собран, сапоги начищены до зеркального блеска, гражданская кепка сидит на голове почти как офицерская фуражка. Толпа чуть отхлынула от трапа, оставляя полковника один на один с уже поднявшимися на борт гостями.

Офицер, судя по звездам на погонах – поручик. Фигуры его не видно совершенно. Этому мешает странный, явно форменный жилет, карманы которого битком набиты разнообразным снаряжением. На правом плече, прижатый локтем, висит короткий то ли карабин, то ли пистолет-пулемет со складным прикладом. Лицо у поручика волевое, жесткое, свежий шрам на щеке. Он смотрит на нас доброжелательно, но в то же время словно на ожившие экспонаты в музее. Видно, что это не первая его война. Если Манштейна в Крыму разбили такие же, как он, то я не завидую немцам.

Второй – чекист. Молодой, чуть старше моего Олега. Он насторожен. Но старательно делает безразлично-равнодушный вид. Кобура нагана расстегнута, но и только. Руку он старается держать подальше от рукояти. По мелким движениям, выражению лица и прочим, почти незаметным признакам видно, что мы внушаем ему легкое опасение. А поручик со шрамом – какое-то непонятное уважение, смешанное с робостью.