Галина Гончарова - Азъ есмь Софья. Крылья Руси [СИ с изд.облож.]

— Это не важно, Алеша. Как ни назови – те, кто любит, обязательно дождутся нас за чертой. Я это знаю. И, — глаза вспыхнули знакомыми огнями. — Я не хочу уходить, не расквитавшись с теми, кто поднял руку на моего мужа. Что сказал убийца?

— Пока не знаю.

Софья потерла лоб.

— Французы, шведы или англичане. Равновероятно. Я хочу знать – кто. Более того, я хочу, чтобы это знал весь мир. И когда этих людей найдут… или не найдут, я также хочу, чтобы об этом знали.

Алексей покачал головой.

— А если это вызовет международные осложнения?

— Если вызовет – их просто не найдут. Кто бы это ни был. Если не вызовет – найдут. В таком виде, чтобы зареклись. Как с теми пиратами, понимаешь?

— Понимаю. Но и ты пойми – нам ведь этого в жизни не простят.

— Слухов?

Алексей задумался.

Да, слухи… это почва зыбкая. То ли он украл, то ли у него украли… Всегда можно будет отпереться, мол, я даже ничего и не знал. И не было меня тут. И моих людей не было.

Софья наблюдала за сменой выражений на лице брата почти с болезненным любопытством. Она бы все равно мстила. Жестко и уверенно, только вот с разрешения Алексея или против его воли – это две большие разницы.

Она не ошиблась в брате.

— Ты же знаешь, что я тебя поддержу. Послушаем, что скажет Ромодановский – и начнем действовать.

— Да. Но сначала… мне надо похоронить мужа.

Алексей вздохнул.

— Соня… я хотел тебе предложить. Я знаю, что у Морозовых есть свое кладбище, но я хотел бы, чтобы Иван, ты, я – мы все были вместе и потом. В Архангельском соборе, если ты не будешь против.

Софья покачала головой.

— Я думаю, Ване это бы понравилось.

— А я думаю, что надо распустить еще один слух. Что князь Морозов принял на себя пулю, которая предназначалась мне – специально.

— Жизнь за царя?

— Да, именно так.

Софья подумала, что надо бы и подходящую оперу написать. Или просто песню. Последнее время ей удалось чуть смягчить непреклонность церкви в отношении светской музыки. Может ведь она быть красивой и без скоморошества, без похабщины. Может. И это важный инструмент влияния на народ, его нельзя упускать из рук. Вот и пусть композиторы отрабатывают свое содержание.

— Давай так и сделаем. Я согласна. Что с нашими детьми? Они успеют к похоронам?

— Разве что Алёнка. Сыновей ты сама услала набираться опыта.

— Пусть так.

Софья пробежалась пальцами по растрепанной косе.

— Мне надо привести себя в порядок. Я не могу позорить мужа таким видом.

И Алексей перевел дух.

Сестра точно будет жить. Не станет морить себя голодом, делать какие-либо глупости… Ей тяжело, как и ему. Безумно тяжело. Раньше их было трое, сейчас они словно часть себя потеряли, только вот они выживут. И продержатся оставшиеся им годы. Просто потому, что они принадлежат Руси. Не человеку или семье, а всей стране нужны их знания, опыт, руки, нет у них такого права – поддаваться своему горю и умирать. Даже этого права у них нет, будь оно все проклято.

Монарх – это тот, кто живет, дышит, разговаривает, принимает решения всему назло – и он будет жить! И за его спиной так же будет стоять темная тень. Только вот раньше их светом был Ваня, а сейчас его нет. Совсем нет.

И от этого безумно тяжело.

Но сестре он сказал нечто совсем другое.

— Приведи себя в порядок, а я пока поищу Ромодановского.

Федор Юрьевич выглядел не лучше Алексея. Бледный, под глазами круги, щеки за одну ночь запали.

— Государь, как она?

— Жива. Жить будет.

Ромодановский перевел дух. Он искренне боялся, что хоронить придется не одного, а двоих. А там и… Выдержит ли государь? Все видели, как эти трое привязаны друг к другу, так что опасность была нешуточная. А остаться сейчас без правителя?

Молод еще Александр Алексеевич, слишком молод. Ему бы еще лет десять, опыта поднабраться, зубки наточить. Страну-то он удержит, но слишком тяжко ему будет.

— Расспросили мы этого мерзавца. А там и его хозяев взяли. Немецкая слобода, правда, кипит, пришлось туда ночью вломиться, ну да переживут, чай, не баре.

— И кто?

— Шведы, государь. Сейчас то доподлинно известно, все причастные у нас в подвале соловьями поют. Старуха Гедвига крутит. Карл к войне готовится, да куда ему супротив тебя, государь. Вот и решила ударить, обезглавить, а там надеялась, что ее щенок справится.

— Сука, — коротко охарактеризовал шведку Алексей.

— Истинно так, государь, — Ромодановский и не спорил. Против факта не попрешь. — Позволишь ли спросить…

— Что делать будем? — Софья стояла в дверях кабинета. Спокойная, словно ледяная. Черное платье только подчеркивало мертвенную белизну лица. Словно за ночь ушло с него все живое – и царевна стала выглядеть даже старше своих лет. Резко обозначились морщины, побелели губы, ну да от горя и не хорошеют, так что Ромодановский не испугался.

— Да, государыня.

— Мстить. Найдем исполнителей – и нанесем Гедвиге ответный визит. Такое нельзя оставлять без последствий.

И мужчины молчаливо согласились – никак нельзя.

— Мама, ты разрешишь мне?

— Да, Алёна. Если ты хочешь.

Княжна Морозова, очаровательное, почти эфирное существо с ангельской улыбкой и громадными глазами, пожала плечами.

— Разумеется, хочу. Это мой отец.

И сказано было так жестко и непреклонно, что Софья только головой покачала.

— Сядь.

— Да, мама.

— Если ты хочешь – поедешь. Но дашь мне слово слушаться старшего в группе. Сама понимаешь, у тебя не слишком много опыта.

— Обещаю.

— Это будет… грязно. Ты понимаешь?

— Да. Ты знаешь, я крови не боюсь.

Софья знала. Ни она, ни Александр, ни ее мальчишки – никто не боялся, и в пыточных бывали, и на казнях. Необходимость.

— Хорошо. С дядей я поговорю, он тоже разрешит.

— Спасибо.

Софья несколько минут смотрела на дочь. Сказать? Промолчать?

Выбор был более, чем сложным. То, что она хотела сказать, было неприятным. Жестоким, гадким, но справедливым. И, наверное, дочь должна это знать до того, как запятнает руки кровью.

— Подожди немного. Нам надо поговорить еще об одной вещи.

— Да, мама.

Много чего ожидала княжна. Наставлений, поучений, но не этого обреченного:

— Ты никогда не задумывалась, что существует справедливость? Что сама судьба восстанавливает равновесие в мире?

— Нам рассказывали. А что?

Софья не приняла легкого тона.

— Мои слова, наверное, прозвучат для тебя нелогично. Но я хочу, чтобы ты сейчас запомнила. Осмыслишь потом, если получится.

Елена насторожилась.

— Твой отец умер, это верно. И… справедливо. Алексей, он, я… мы во многом перешагнули границу, которая отделяет правителя от подлеца. Руки у нас в крови не по локоть – пожалуй, что мы в ней по уши.