Иван Басловяк - Морпех. Русский Уругвай [litres]

Жень-Шень заскрипел пером…

…Владимир Харитонович Поливанов, крепкий мужчина среднего роста с седыми висками и обветренным лицом, дрожащей рукой положил на стол листок бумаги. Убрал руку, но тут же вновь протянул ее к листку. Потрогал его кончиками пальцев и посмотрел на меня. Да, поверить в то, что держишь в руках весточку от погибшего, оплаканного и похороненного сына не легко. Глаза видят до боли знакомый почерк, пальцы ощущают бумажную плоть, а вот разум не воспринимает. Да и как поверить этому клочку бумаги, когда в ящике стола лежит другая, с подписью и печатью. А урну с прахом сына он своими руками опустил в маленькую могилку под троекратный автоматный залп. Выплаканы слезы, смирилось сердце с потерей, и тут – ВЕСТЬ! Что жив сын и здоров, что служит где-то в стране далекой и домой вернуться не может. Да еще и его, отца, к себе на ПМЖ приглашает. Как так?!

Я ощутил такую мощную бурю эмоций, что пришлось прикрыть сознание. И еще вопросы, много вопросов. И страх, что его сын нарушил присягу, изменил Родине, обменял честь воинскую на жизнь забугорную. И тоска, тоска и обида, обида и горе, постепенно задавливаемое волевым приказом самому себе: «Успокоиться». Как мог, я старался сгладить негатив, ментально помогая каперангу взять себя в руки. Постепенно он очистил свое сознание от тяжелых мыслей. Вот только сердце его вдруг начало сбоить, а рука зашарила в кармане в поисках нитроглицерина. Я взял его руку, нащупал пульс. Вытащил из-за ворота нательный крест, и он ярко засиял, окутав зеленым коконом нас обоих. Постепенно сердце в груди старого моряка стало биться ровнее. Сияние угасло, и я вернул подарок Бога на место.

Владимир Харитонович глянул на меня сурово-настороженным взглядом. Я, читая в его сознании, стал отвечать на еще не заданные вопросы:

– Ваш сын честно выполнил свой долг солдата до конца. Родину не предавал, присягу не нарушил…

Я рассказал все, что в свое время мне поведали десантники. Все о том, как они умирали. А потом рассказал о том, как сам умирал, и кто спас мое «я», перенеся его в иное время и иное тело.

– Бог наш Всемогущий решил, что сын ваш Евгений и его товарищи, головы сложившие за Отечество, заслуживают иной судьбы и послал их, вернув к жизни, мне в помощники. А сделать мы должны одно: изменить историю так, чтобы Русь наша матушка стала могучей Державой, которую весь мир уважал бы, и козни строить ей боялся. Задача очень трудная, для нас пятерых практически неподъемная. Вот я и ищу помощников.

– Да, Илья Георгиевич. Изменив прошлое можно изменить будущее. Только ну ни как не получается у меня поверить тебе на слово. Мой атеизм и материализм не позволяют. Хоть и слывем мы, моряки, людьми в мистику верящими, но не до такой же степени!

– Хорошо, тогда пойдем!

– Куда?

– К сыну твоему!

– Так он здесь?!

– Конечно, нет. Нельзя ему сюда. По одной причине: есть люди, знающие о его гибели и присутствовавшие на его похоронах. А если кто из этих знающих его увидит? Живого! Что подумает? Практически то же, что думал ты сам совсем недавно. Подумает и побежит в Особый отдел рассказать о чудесах воскрешения рядом с Базой Атомного Флота страны. О последствиях ты знаешь. В той конторе никто в переселение душ, как и ты, не поверит. Потому я тебя к нему проведу. Если не побоишься в портал шагнуть.

Каперанг зыркнул на меня и встал. Я открыл портал. Седой моряк заглянул в черную бездну и решительно шагнул.

Спал я долго, без сновидений, и встал отдохнувшим. А вот мои лейтенанты и каперанг, судя по виду, совсем не спали. Но это не помешало моряку едва не сломать мне кисть руки своим рукопожатием, а ребра – объятием. Я не хилый, но он могуч! Рано его в старики записывать. Первый и единственный его вопрос: «Чем я еще могу помочь кроме оружия?»

– Людьми, Владимир Харитонович! Родину любящими, на все ради ее по настоящему светлого будущего готовыми. Знающими, умеющими, энергичными, честными людьми.

– Будут люди. Оружие тоже будет.

– Тогда прощайся с лейтенантами и пошли обратно.

– Мой сын – лейтенант? И кто же ему звание присвоил?

– Я, как воевода и командующий войсками князя Северского, сюзерена нашего. Здесь у нас Средневековье, конец шестнадцатого века.

– Уже знаю. Так мне теперь к тебе «ваше благородие» обращаться надо?

– На «вы» обращения еще не существует. Все ко всем на «ты» обращаются. А насчет «благородия», так ты теперь тоже «благородие». Офицер, тем более старший, по определению уже благородных кровей. Но здесь у нас и простолюдин может заработать дворянство. Так что рождение не предопределяет судьбу. Ладно, будет время – поговорим о многом. А сейчас пора возвращаться.

Доставив Поливанова-старшего по месту его жительства, я вернулся на Бразильское нагорье. Долго я тут не был, проверить надо, все ли в норме у моих старателей. Посетил каждую изыскательскую партию. Люди были здоровы, сыты и даже веселы, несмотря на тяжелую работу. Добыча алмазов и золота шла полным ходом. Переправив добытое в подвал своего дома, я в лагерь каждой партии перекинул по несколько мешков свежеиспеченного хлеба. Люди были очень обрадованы такому подарку. Все же мягкий хлеб вкуснее черствой пресной лепешки. Конечно, к хлебу было и иное продовольствие, способное дать людям силы для плодотворной работы.

В индейской деревне так же было все нормально. Чужаки не появлялись, древесина ценных пород деревьев заготавливалась, штабеля бревен росли. Я передал старейшинам еще десяток железных топоров, несколько маленьких зеркалец и штуку синего в белый горошек полотна. Индейцы устроили в честь меня праздник с танцами и настойчиво предлагали молоденькую девушку на ночь. Праздник с пиршеством я принял благосклонно, а вот девчонку отверг, обвинив старейшин в жадности. «Мне, – заявил я, – одной женщины мало. Я посланец Бога и наделен громадной силой. Неужели, – вопрошал я, – одна женщина сможет выдержать ночь моей любви?». Старейшины задумчиво покивали головами, соглашаясь. А я заявил, что сегодня я их прощаю и женщин не требую, так как меня Бог зовет, и я ухожу. Отошел за хижину и шагнул в портал. Шагнул, откровенно говоря, сомневаясь в своем решении отказаться от подарка: животик у моей женушки уже реально округлился и я ее не трогал. А, чепуха! Можно и потерпеть. Как говорили в бывшем моем времени: воровать, так миллионы, а, кхм, любить, так королеву. Ровни своей королеве я не заметил, в ушах еще не плещется, так что причины размениваться на «просто потрахаться» нет! Да и положение обязывает марку держать. Одну предлагали! Ха! Вот если десяток или два предложат – не откажусь. Только что я с ними сделаю, это племя знать не будет. Но отбирать их я буду сам. Пусть только рискнут предложить! Девчонки мне в Новороссийске понадобятся.