Валерий Елманов - Капитаны в законе [litres]

– Так он рази друг твой, Петр Михалыч? – опешил Гантя и сокрушенно охнул. – Ахти мне! – и неожиданно напустился на Улана. – А чего ж ты ранее мне о том не сказывал?! Ежели б я оное ведал, я б…

– Ладно, – встрял Сангре. – На будущее будешь знать. Сколько с нас?

– Да ничего не надобно, – взмолился портной.

– Ты ж только что сказал ему: за вычетом задатка остается…

– А отступное за задержку?! – нашелся сконфуженный донельзя Гавря. – Вот и выходит сам на сам. Токмо за ради Христа прости меня, Петр Михалыч. Ить ни сном, ни духом! Да ежели вдругорядь придешь, мил человек, – схватил он Улана за руку, – так и знай: все брошу и к вечеру сошью. А коль не поспею, ночью шить стану, но уж к утру беспременно сполню.

И хотя Улан честно выложил названную вначале сумму, портной, энергично замотав головой, не успокоился до тех пор, пока не вернул обратно половину и еще долго виновато причитал им вслед. Но друзья уже не обращали на него внимания, направляясь к другому торжищу, расположенному подле реки Тверцы, где продавали преимущественно рыбу, мясо и прочую еду.

– А почему он так к тебе? – поинтересовался Улан.

– Да пустяки, как говорил Карлсон, дело житейское, – пожал плечами Сангре. – Он месяц назад кучу заказов набрал и пошел на главное торжище покупать материал для работы, а его обнесли. Ну он в тот же день мне в ноги и бухнулся с воплем, чтоб я татя сыскал, и униженно молил, чтобы ему вернули хотя б половину.

– А почему половину?

– Вот и я тоже поначалу удивился. А чуть погодя узнал. Оказывается, Рубец даже если вора князю сдавал, то украденное почти целиком в свой карман клал. Во всяком случае, больше десятой части пострадавшему никогда не возвращал, отмазываясь тем, что жулье окаянное промотало. Честно говоря, козел, который Гантю обнес, и правда успел слегка поистратиться. Его ж мои людишки через день повязали. Правда, совсем немного промотал, но тут вопрос принципа. Словом, подумал я и решил восполнить нехватку из нашего серебра, чтоб все до единой куны совпало.

– Ты прямо Робин Гуд, – восхитился Буланов и невольно поморщился от запахов – друзья как раз дошли до мясного ряда.

Впрочем, пробыли они здесь недолго. Но Сангре вел себя в точности, как и на главном рынке города, успевая и поздороваться и переброситься парой слов с продавцами. Да и не только с ними одними: доставалось всем, в том числе и обычным прохожим.

– Алле, вьюнош, – окликнул он какого-то паренька, – а на вам пятно.

– Какое пятно? – удивленно уставился тот на Петра.

– Таки аж по всей спине, большое и весёлое, – пояснил Сангре, указывая на его спину.

Пока тот вертелся, снимая с себя кафтан и, охнув, направился замывать его в сторону Тверцы, Улан, не выдержав, поинтересовался:

– Большое – понятно, а почему весёлое?

– Да потому что мине радость на усё лицо, шо у нас в Твери такие сытые голуби, – улыбнулся Петр. – О, смотри, смотри, – оживился он, указывая в сторону прилавка, где стоял развеселый румяный парень. – Поверь, малец иногда выдает такие перлы, что ой-ёй-ёй. Если нам повезет, услышим что-нибудь и сейчас, благо, возле него кто-то стоит.

Они подошли чуть ближе, делая вид, что разглядывают куриц на соседнем прилавке, и услышали возмущенный голос покупателя:

– Я вчерась у тебя же покупал гуся, и он стоил две ногаты. Ночь прошла, а он стоит уже четыре?!

– А не надо было ложиться спать! – нашелся парень.

– Не, ну ты слыхал, Уланчик?! – расплылся в улыбке Сангре. – Знаешь, глядя на него, я таки понял за одну важную вещь: Одесса есть уже сейчас, просто ее жители, как евреи, пока рассеяны по белу свету. А этот хлопец – наглядное подтверждение моих слов. Когда мы построим сей знаменитый град заново, сделаю его первым жителем.

Улан молча кивнул и поморщился:

– Ну и ароматы у этих мясников. Как только они могут дышать таким воздухом?

– А они не затягиваются, – невозмутимо ответил Сангре, но, покосившись на побратима, сжалился: – Ладно, сейчас сходим на наш Сенной рынок, как я его называю, и будем возвращаться в терем-теремок, – и они направились к выходу.

– А можно сразу обратно? – покосился Улан на призывно открытые городские ворота вдали. – Очень есть хочется.

– Не можно, – отказал Петр, пояснив: – Свиданка у меня там в местной харчевне. Точнее, заслушивание доклада шефа тайного контроля. А что до еды, перекус мигом сообразим. Ага, вон, пошли… – и потянул друга к румяной цветущей бабе с лотком наперевес, которая звонко рекламировала свою продукцию неподалеку от них.

– А вот пироги с капустой, с горохом, с творогом, с яблоками… А вот расстегаи, а вот ватрушки на меду, а вот…

– Ну-ка дай мне парочку, – попросил Сангре. – Но чтоб самые пышные и румяные, как… – и он игриво подмигнул ей.

– Самые пышные не смогу, Петр Михалыч, – улыбнулась баба, демонстрируя ослепительную белозубую улыбку, – я ж замужем! А вот возьми-ка всего на чуток похудее, – и она протянула ему две ватрушки.

– Сколько с меня? – поинтересовался Петр.

– Господь с тобой! – замахала та на него. – То ж от всей души и дай бог тебе здоровьичка. Эва, почитай вторую седмицу кряду хожу и белому свету радуюсь.

– А языкастая какая, – заметил Улан, вгрызаясь в горячую ватрушку, и впрямь чуть ли не таявшую во рту, и осведомился: – Кстати, а она к тебе почему так ласково? Или ее тоже обнесли?

– Да нет, иное, – хмыкнул Сангре. – Муж ее повадился лупить, притом со всей дури и чем ни попадя.

– Пьяный?

– Да нет, трезвый. Из ревности. Бзик у него, что она погуливает втихаря, вот он и надсаживался. И главное, незаслуженно, просто у нее характер веселый, да и работа соответствующая, без шуток-прибауток никуда.

– А ты, значит, за нее заступился?

– Случайно вышло, – засмущался Петр. – Я как раз с рынка шел, когда она от него бежала и голову руками закрывала. Главное, мужичонка-то лядащенький, она бы его и сама запросто могла одной левой урыть. Но бабам, оказывается, сдачи давать не положено, вот этот набор костей и банка гноя и строил из себя амбала. Добежать она до меня не успела – споткнулась и упала. А эта скотина ее поленом, ногами, короче по-всякому, – он скрипнул зубами. – Главное, мимо куча народу идет и хоть бы один шлимазл вступился. Это я потом узнал, что тут не принято в семейные дрязги вмешиваться. Ну и по неведению своему заломал его. Пару раз этим же поленом отоварил, а потом предупредил, что если он ее хоть пальцем… Словом, сказал пару душевных лирических фраз, как Жеглов рекомендовал, чтоб дошло до сердца, печенки и всего его гнилого организма, а заодно предупредил о последствиях.

– Он хоть что-то понял из твоих слов? – хмыкнул Улан.

Сангре улыбнулся, вспомнив финал своей яростной речи: «Экскюзми ком ту гезо, поц вонючий? Ферштейн? Или я не доходчиво объяснил, конь педальный, повторить надо?» и перепуганную рожу мужичка, гнусавившего разбитым ртом: «Не-е, не надобно. Чаво ж тут не понять. Так бы сразу и сказывал, боярин».