Антон Скрипец - Пулемет для витязя

Тверду вдруг не к месту вспомнились последние слова, презрительно оброненные князем: «Много для тебя чести – быть мне благодарным». Что ж, княже, видать, богов не обманешь. Раз для меня в этом много чести, значит, настал твой черед быть благодарным.

– Да, – уперевшись взглядом в глаза Путяты, коротко бросил Тверд. – Раз уж наш поход обещает быть праведным да бескровным, почему нет. Нам, мирным людям, больше ничего и не надо.

Именно в этот момент двери их жилища распахнулись, и в них щукой, выброшенной на берег, а в данном случае, скорее всего, при помощи хорошего пинка, влетел давешний Твердов знакомец – сухощавый поваренок с чернявым пушком на подбородке. Тот самый, который говорил Тверду о том, что с ним ищут встречи гильдийцы. Вслед за ним триумфально ковыряя ногтем в зубах, водвинулся Хват.

– Вот этого мальца найти надо было? – торжественно вопросил варяг. – И что бы вы без меня делали?

Что он знал совершенно точно – не должна быть на пристани в это время такая давка. Стольный град стольным градом, но задолго до рассвета, когда над городом повис непроницаемый саван темноты, а единственными источникамим света были факел в руке идущего впереди Хвата, суетливо снующий меж косматыми тучами месяц, да оставшаяся где-то за спиной хазарская башня, добрые люди почивают, досматривая последние обрывки снов. Причал же, на котором они условились встретиться с Путятой, кишмя кишел людьми. Причем именно он один. И стругов около него покачивалось на волнах куда как больше одного, как было договорено, – в этом-то случае обсчитаться вообще довольно сложно.

Что-то явно пошло не так.

Поначалу мелькнула, конечно, мысль раствориться по-тихому в темных переулках. Но решили все-таки следовать уговору. В конце концов мало ли кто мог пристать к киевскому берегу посреди ночи? Или, например, отчалить от него. Может, сам Путята и организовал сию шумиху, чтобы скрыть в столпотворении свое скромное отплытие.

Это был никакой не купеческий караван. За те годы, что они провели в различных армиях по обе стороны Ромейского моря, научились безошибочно определять погрузку мирных судов от войсковых. В неровном свете множества факелов, закрепленных на столбах пристани и носах стругов, хищно переливались шлемы и кольчуги, вспыхивали наконечники копий, нервно долбили копытами по сходням лошади.

– То ли о твою миролюбивость кто-то очень хорошо вытер ноги, – сузив глаза не хуже Тумана, Хват недоверчиво зыркал по сторонам. – То ли что-то в нашем маленьком да тихоньком дельце пошло не так.

Купец не обманул хотя бы в том, что его ладья нашлась именно в том месте, где и должна была быть – на самой кромке длиннющей пристани. И на ней кто-то явно собачился.

– Может, тебе, купчина, слово Светлого – пустой звук?! – требовательно гремел со струга трубный голос. – Ежели тебе князь не указ, так, может, скажешь тогда, чьи это ты интересы столь спешно хочешь соблюсти?!

– Ты, боярин, знаешь, чьи интересы я блюду, – послышался знакомый, с нездоровым придыханием говор Путяты. – И не менее прекрасно знаешь, что велеть повиноваться князь мне не может. Если уж на то пошло, я могу именем гильдии приказать вам развернуться и убраться отсюда.

– Да что ты? – насмешливый тон нежданного гостя говорил лишь о том, что не зря Путята хотел покинуть город так срочно да тихо. – Что ж, валяй. Я погляжу, как справно княжьи люди начнут выполнять твои приказы. Али мечом нас заставишь уйти?

– Или уплыть. Говорят, если даже всадить топор в башку по самый черенок, тело все равно не пойдет ко дну. Всегда хотел это проверить.

Хват обладал редким умением находить нужные и подходящие слова. Особенно, если дело касалось самоубийства. Даже Путята, который внезапному появлению на пристани княжей дружины рад был не больше, чем рекомому топору в собственной голове, такое заступничество оценил не особенно высоко.

Знатный муж, которому Хват пообещал помочь уплыть отсюда, даже не сразу обернулся. Видать, до последнего не мог поверить, будто кто-то может ляпнуть ему такое. При доброй сотне его оружных латников. А когда он все же медленно оборотил пунцовое от нахлынувшей крови лицо в сторону обидчика, не по себе стало уже Тверду.

– Эти висельники что еще тут делают? – голос боярина Полоза срывался и исходил злобой. Сухопарый, со впалыми щеками и короткой, с проседью, бородой, глубоко посаженными черными глазами, он возвышался на целую голову надо всеми, кто находился сейчас на струге.

За таким Ждана и впрямь что за крепостной стеной, невольно подумал Тверд.

– Мы люди, нанятые для охраны купеческой гильдией, – как это ни было сложно, Тверд прямо и хладнокровно смотрел в глаза человека, потоптавшегося по его жизни. – Если государеву мужу не понравились слова моего человека, нижайше прошу его простить. Просто он не знал, как точнее описать неминуемый итог спора, в котором нашему нанимателю при нас пытаются угрожать.

– Ты что, пес, грозить мне вздумал?! – медведем взревел боярин, бросаясь на Тверда.

Взвизгнули вырванные из ножен клинки, в неровном свете факелов угрожающе блеснули лезвия топоров, которые у Хвата в мгновение ока словно выросли из обеих рук. Туман хмуро натянул тетиву лука едва не до другого плеча, выцеливая бросившихся на выручку боярину киевских латников. Путята растерянно шарил рукой по поясу, где у него болтался клинок. Вряд ли купец дожил бы до его лет, если бы и впрямь в каждом из случаев, когда нужно срочно хвататься за оружие, вел себя так растерянно. Мгновенно оценив крайне невыгодную для них диспозицию, Тверд шагнул навстречу Полозу.

Клинок, который должен был перерубить ему грудь, круша ребра и выворачивая внутренности, ушел мимо, звякнув по касательной о меч Тверда. Следующим движением беглый кентарх метнулся за спину мужа Жданы, а вырванный из ножен за спиной узкий клык его ножа плавно и с удовольствием коснулся шеи высокого гостя.

– Ты, боярин, как думаешь, обрадуется Светлый, узнав, что его ближник вместо того, чтобы охранять важное посольство гильдии, вдруг сам решил на него напасть?

– Тебе не жить, смерд, – прохрипел Полоз, будто и не слыша вопроса. Шевелиться, впрочем, он не пробовал.

– Эти люди – моя сторожа, – наконец-то обрел дар речи Путята. – И если кто-то угрожает моему обозу или пытается нарушить ход доверенной мне миссии, эти вои немедля обязаны принять меры. Любые. Ежели сей же миг ты, боярин, не покинешь мою ладью, я вынужден буду приказать своим людям действовать по ситуации. А ситуация эта, как ты мог заметить, подразумевает нож у твоего горла.

Дождавшись, когда смысл сказанного дойдет, наконец, до исходящего лютой злобой боярина, гильдиец продолжил: