Антон Скрипец - Пулемет для витязя

Тверд осторожно толкнул дверь от себя и проскользнул в щель, которую она оставила ему для прохода. Внутри было темно, сыро и неубрано. Будто хозяева здесь не появлялись не один год. Впрочем, рассказ конунга о порешенных семьях гильдийцев вполне это объяснял. Кентарх обошел стоящий у очага стол, поднялся по невысокой лестнице и заглянул на открытый пристрой второго поверха. Кроме пары лавок, ларей, да узких полатей, на которые падали косые лучи света сквозь прореху в крыше, тут ничего интересного и опасного не обнаружилось.

Чем же оказалась так интересна для гильдийца эта развалина? Пожав плечами, он недовольно отправился к двери – объявить своему нанимателю об отсутствии угрозы. Доски пола под его сапогами скрипнули еще пару раз. Поначалу он не обратил на это внимания.

А потом его осенило.

Норды не стелят пол. В их жилищах пол – крепко утоптанная земля. Но ведь этот дом явно принадлежал норду. Так может быть…

Опустившись на колено, Тверд принялся ощупывать и простукивать доски. Не то чтобы он не уважал приказаний своего нанимателя, но жизненный опыт не раз подсовывал ему очень очевидные примеры того, насколько важно охраннику не только оберегать своего хозяина, но и знать его секреты. И дело тут было вовсе не в верности. Нередко такое знание могло спасти жизнь.

Отодвинув в сторону стол, он заметил доску, выглядевшую гораздо менее рассохшейся, чем остальные. Зацепив ножом ее край, дернул – и она туго подалась вверх.

Именно в этот момент в его незащищенный живот прилетел удар таранной силы. Отлетев к стене, Тверд успел подумать о том, что ему еще здорово повезло – ослабивший внимание воин частенько становится жертвой именно такого внезапного нападения врага. Жертвой, как правило, бездыханной. Вот только откуда он тут взялся, этот враг?

Оттолкнувшись от стены, Тверд воздел себя на ноги, одновременно уходя в сторону от очередного выпада. Латная перчатка неведомого супостата была довольно чудной: очень тесно облегала руку и была чернее самой черной византийской ночи. Мгновение спустя Тверд отметил, что и весь неведомый враг был облачен в такую черную и словно обтекающую поджарое тело броню. Даже лица не было видно – на опального десятника пялились угольной чернотой будто бы пустые глазницы на личине шлема. Обычно считалось, что такие железные хари должны быть безобразнее безобразного. В конце концов их прямое предназначение – вселять страх во врага. Но кузнец, сработавший этот шлем, о таком правиле, должно быть, не слыхал. Маска была до того ровной да гладкой, а выражение ее – безучастным, что создавалось впечатление, будто война совсем не ее призвание и не то, ради чего ее делали. Темный плащ хитро скрадывал движения нападавшего, а вовсе не путался между руками-ногами, мешая владельцу. Тверд, поначалу списавший на не-опытность нежелание внезапного врага скидывать его, спустя пару умелых движений черномордого понял, насколько сильно ошибся. Пытаться в одиночку одолеть такого противника – дело, конечно, благородное, а для опытного воина так даже и достойное, но какой смысл рисковать жизнью, когда с улицы могут прийти на выручку два соратника?

Но едва черная личина заметила, что ее враг набирает в грудь воздух для крика, тут же выбросила вперед руку, плащ умело скрыл это движение, и не успевший вовремя среагировать на новую опасность мозг Тверда вдруг взорвался ослепительной вспышкой боли. Ноги подкосились, и тело грузным мешком безвольно ухнулось на пол.

Сквозь пляшущие перед взором пятна он увидел, как вражина отодвинул в сторону ту самую доску, которую обнаружил Тверд, и достал из-под пола увесистый, обтянутый тонкой кожей сверток. Само собой, отпускать его с этим подарочком было нельзя.

Тверд вздернул себя на ноги и тут же увернулся от черного кулака. Темное железо звякнуло о наручи. Обратным движением десятник воткнул локоть прямо в пялющуюся на него безучастную рожу. Вернее, непременно воткнул бы, прячься за ней любой другой человек. С этим почему-то не прошло. Он вообще дрался как-то чудно. Вот и сейчас, вместо того чтобы уворачиваться от удара, он, наоборот, резко подался навстречу, поднырнул под руку, ухватился за шею Тверда, в один миг напрыгнул на него, провернулся змеей вокруг тулова кентарха, неуловимо освободился от захвата и, зажав его голову ногами, бросился вниз. Сам-то черный кувыркнулся колесом, да тут же взвился на ноги, а Тверд, не привыкший к такому лихачеству, вынужден был то ли удивленно, то ли раздосадованно охнуть, ругнуться и бухнуться с оглушительным грохотом на пол. Залетел он аккурат в дыру, где не так давно еще был тайник. Хлипкие доски с треском подломились под его весом, увлекая на Тверда сверху лавки да стол с подломившейся ножкой. А следом, не успел он как следует подобраться, чтобы выбраться из трухлявой западни, прилетел и тяжелый сапог. Прямиком в нос. Мгновенная острейшая боль, пелена перед глазами, ломота в затылке, брызнувшие сами собой слезы. И потому откуда раздался грохот в следующий миг – от распахнувшейся двери или от треска в собственной башке, точно Тверд утверждать не мог. Но добивать его окончательно черный вертлявый угорь не стал, метнувшись куда-то вбок. Послышался звук свистнувшей стрелы, коротко тренькнуло впившееся в дерево железо.

– Ах ты рожа… – ругнулся Хват.

Пару раз железо звякнуло о железо, затем раздался судорожный вздох и – громкий треск. Еле-еле придя в себя, Тверд обнаружил, что уже не валяется в дыре в полу, а гордо стоит на четвереньках, вздернутый на них, скорее всего, исключительно воинским инстинктом. Мазнув беглым взглядом картину схватки, десятник успел подметить выбитую напрочь дверь и где-то там, на улице пытающегося подняться с ее деревянных обломков очень недовольного варяга. Туман выпустил еще одну стрелу в подобравшегося к нему врага, причем практически в упор. Но неуловимое движение то ли руками, то ли плащом – и стрела жалко цвиркнула по касательной, отлетев куда-то в сторону. Миг – и сокрушительный удар ногой отшвырнул лучника в раззявленный зев двери, кинув прямо на подобравшегося уже на ноги и бросившегося в атаку Хвата. Оба рухнули, отлетев к хлипкому тыну.

На всю эту картину, ни жив ни мертв, ошарашенно пялился бледный Путята. Но скользнувший мимо вор на гильдийца даже бровью не повел, лишь походя пихнув плечом.

– Уйдет! – гаркнул что есть мочи Тверд, подхватываясь в погоню. Черный кинулся влево, как раз туда, где они оставили коней. Голова гудела и кружилась, а чуть не втоптанный в горло нос несносно ломило. Ноги норовили запнуться одна о другую, а качающаяся земля – взлететь прямо к лицу. Потому он даже не понял, кто его сшиб с ног, когда он вырвался с заброшенного двора на улицу – пролетевший мимо конь, причем его собственный, или варяг, бросившийся наперерез и чуть не за шкирку вытащивший пьяно телепающегося Тверда прямо из-под копыт.