Александр Плетнёв - Адмиралы Арктики

Екатерининская гавань, наверное, ещё никогда не видела столько различных кораблей и судов разом – помимо бронированных туш и весьма немаленьких по размерам черноморских пароходов, воды залива буквально кишели различными баркасами, лодками, каяками, перевозящими мелкие грузы и просто зевак.

У правого борта броненосца качалась шлюпка со «Скуратова».

«Неизбежное зло цивилизации, фактически суррогат», – Андрей Анатольевич задумчиво глядел на медленно тлеющую в пепельнице сигарету.

«Ямал» шёл почти на полных двадцати узлах…

«Не то что трубка!» – продолжал мысль капитан.

На двадцати узлах под пронзительно белым полярным солнцем, по зелёной глади холодного моря…

«Трубка – своего рода ритуал, – он почти причмокнул в воспоминании, – набиваешь её прекрасным ароматным табаком, раскуриваешь, и… совсем другая задумчивость. Даже дым клубится по-иному. А эта в пепельнице – сама скурится (скурвится) до самого фильтра. Полуфабрикат».

Под белым полярным солнцем – выразительная красная широколобая надстройка, чёрные обводы корпуса с багровым подбоем ватерлинии, алая зубастая пасть. Ни дыма, ни парусов, только белый бурун в носу и длинная пенная полоса кильватера…

«Дешёвая одноразовая (на выброс) пластиковая посуда, – ползли дальше мысли капитана, – пыль-чай в пакетиках. А взять листовой, заварить, запарить – это же тоже целая церемония».

По зелёной глади, пересекая Баренцево море с северо-востока на юго-запад…

«Или взять электробритву – пошлость, – следовал нехитрой философии пятидесятилетний человек, – то ли дело напенишь щёки помазком и ж-жих, ж-жих, аккуратно снимаешь в удовольствие. В неторопливое удовольствие жизни».

На юго-запад, чутко сканируя радаром и лишь однажды немного уклонившись от курса, чтобы избежать встречи с каким-то парусником…

«А мы всё впопыхах, теряя эти привлекательные минуты бытия. Нам всё некогда, – почти подвёл итог мысленному спичу Черто́в, – хм… одноразовая жизнь урбанизированного общества. Насколько может оказаться по-житейски сочней размеренный архаичный быт начала двадцатого столетия? Да что там – правильней будет сказать девятнадцатого века».

Андрей Анатольевич по жизни был неспешным, даже медлительным человеком.

Прежде чем принять решение, он порой долго и дотошно обдумывал. И если это происходило на общих собраниях (совещаниях), его характерная неторопливость зачастую просто выводила коллег из себя.

Но даже будучи капитаном ледокола, управляя судном в далеко не простых условиях экстремального региона планеты, где всякое могло произойти, он никаких особых неудобств из-за этой свой основательности не испытывал. Всегда можно заранее спрогнозировать ситуацию или действовать по инструкции – удобному и проверенному документу, прописанному практически на все полярные сюрпризы.

Ныне же ему приходилось буквально ломать себя, заставляя шарики-ролики в голове крутиться быстрее, забывая о равновесии «за» и «против»: «Нельзя требовать импровизаций. Экспромт приходит неожиданно. Будь он проклято! – Недокуренная сигарета, словно она главная виновница всего, была безвозвратно раздавлена и смята. Андрей Анатольевич встал, прошёлся по каюте, разминая затёкшие ноги. – Наблюдатель-разведчик, британский крейсер… О! Конечно! Несомненно! Мы влезли в это времечко, как слоны в посудную лавку, и, естественно, взбаламутили воду, пустив долгую рябь. И уже второй раз за такой короткий период приходится предпринимать радикальные решения. Что ж дальше-то будет?»

Оказалось, что прагматичные фантазёры в столовке и курилке рассмотрели на досуге и этот вариант. Иначе откуда столь быстро посыпавшиеся предложения…

– «Англичанин» так просто не уйдёт и не отступится – у него наверняка конкретная задача! Как только эти говнюки увидят «Ямал», все наши потуги на тактическую неожиданность в Тихом обнуляются.

Тут и выскочило первое – «диверсия»!

– Дубасов ничего не может предпринять. Действовать в открытую – война с Англией. Иных средств у него нет. Даже по аналогии с крейсером «Мэн».

– А если устроить маленький карачун уже в Карском море, в проливе?

– Ещё хуже. Кроме русских броненосцев, нанести вред британцу там больше некому. Вот все шишки и выпадут. Поэтому бить надо сейчас, пока есть куча свидетелей, что российские корабли мирно стоят в Екатерининской гавани.

– А что мы можем успеть? Дубасов известил о сроке выхода отряда – через двадцать часов!

Вот здесь выскочило второе – «вертолёт». Затем третье – «бомбить»! Чем? И следом – «поджечь». Больше нечем. И оказалось, что почти всё готово. В теории. Бензин, соляра (тут всё пойдёт)… и напалм – замешать натрий с калием, что наличествует в грузе, как строительная противоморозная добавка. Химики предложили несколько вариантов. В общем, обещали набодяжить. Всё залить в трофейные деревянные бочки из-под ворвани, которые идеально расколются от удара. И сама ворвань неплохое дополнение к загустителю. И пилот, отвоевавший пусть годик в Афгане, но имевший представление о бомбометании.

«Вот сукины дети! – Это уже почти восхищённый комментарий капитана… мысленный. – Пошёл ли я на поводу? Да! Поспешил? Возможно. Но пока “Ямал” отмахает мили до дистанции, нужной вертолёту при его максимальной дальности. С учётом, что связка бочек сожрёт и километры, и лишнюю горючку – туда пятьсот, сюда пятьсот… и как оно там повернёт… Вдруг “ишак” сам сдохнет. А пока… А пока на подготовку и просчёт всех нюансов у нас есть целых десять часов».

В дверь постучались и почти без паузы, не дождавшись «открыто», вломился Шпаковский.

– Поджиг обеспечат два инициатора, для верности, – с порога начал он.

В ответ лишь кивок.

– Ещё. Престин, конечно, не мог не доложить… – начбезопасности сделал почти театральную паузу.

– Всё равно такие акции без согласования не проводятся. Мы были обязаны предупредить, что… – капитан замялся, подбирая формулировку, – что решили попугать «бритта». Представь, что вдруг сам Дубасов перед выходом эскадры решил что-нибудь учинить против «англичанина» – таран, навал… а тут мы ещё!

– И Дубасов… – вышел из паузы Шпаковский, – я с ним переговорил – он удивлён, не возражал, но…

– «Удивлён», – передразнил Черто́в, – ещё бы!

– …и не стал информировать Рожественского!

– Погоди, а Зиновий не уехал в Петербург? Остался на Севере?

– Тут такое дело. Как я понял, Николай назначил Рожественского командующим арктическим отрядом кораблей.

– Во дела… То-то Фёдор Васильевич косо поглядывал на коллегу. Так, значит, Зиновий снова на Тихий.

– Предположу, что Романов хочет реабилитировать Рожественского.