Александр Плетнёв - Адмиралы Арктики

– Боюсь, что не только. – Задумчивость капитана показалась особенно глубокой.

– Что значит «не только»?

– И передатчик молчит, что мы отправили в Петербург, – всё так же не договаривая, промолвил Черто́в.

Помощник ушёл, толком не получив ответов.

Андрей Анатольевич взял карандаш, выводя кружочки с подписями, соединяя их линиями, стараясь как бы физически «поддержать» свои соображения, увидеть их не только мысленно:

«Не сплелось ли тут воедино? – Медленно накатывали догадки, тревожно скребя в подкорке. – В наших материалах без обиняков показывались огрехи Рожественского, угробившего Тихоокеанскую эскадру. Тем самым как бы проча Дубасова (удачно подвернувшегося) на роль командующего. Но Дубасов упрямец и смутьян (были в его биографии прецеденты), а Рожественский – “любимчик” Николая. И всё сделает как велят, без иных соображений. Неужели Зиновий поставлен ещё и контролем над нами? Неужели на всякий случай нас под дула главного калибра?»

Он почти угадал тогда, когда его мысли, прихотливо прыгая дурным воображением, нарисовали императора под стук вагонных колёс с налитым «шустовским» за горькой и страшной печатной правдой. Не знал только всех обстоятельств…

Посему вернёмся немного назад.

Комфорт вагона в сравнении с «царским» был сомнительный, но самый лучший, что отыскалось на Вологодско-Архангельском направлении узкоколейной линии.

Однако император не обращал внимания на эти мелочи. Как и на покачивания, поскрипывания и мерный перестук.

Уже привыкнув к упрощённой орфографии из будущего, он весьма свободно бежал по тексту, и буквально первая пара листов ввергла его в противоречивые эмоции.

Отбросив на стол папку, Николай Александрович откинулся на спинку сиденья – понимание пришло сразу, лишь теплилось ещё неприятие, подсознательное желание отринуть негативное. Но понимание никуда не уходило, более того… мысли совсем заметались, представ хаотичным набором:

«…да, как они смеют?»

«…да кто они вообще такие?»

«…дети кухарок и крестьян, ничтожная смесь с бору по нитке!..»

В долгом осмотре технических примечательностей и обустройства ледокола, почти блуждании по коридорам и отсекам, ему где-то в недрах судна вдруг, хм… приспичило.

Его отвели в ближайшую уборную. Там он случайно и к стыду невольно подслушал разговор в два голоса, доносящиеся из вентиляционной решётки. Тогда он не сообразил, о ком говорившие так непристойно отзывались.

«Вот они последствия упрощения письменности и языка – вульгаризмы, невежество, жаргон!»

И только сейчас, прочитав несколько абзацев, понял, что то небрежение в простонародной манере черни было адресовано именно в его адрес.

«Неслыханно!»

Задыхаясь от возмущения, сжимая гневно кулаки…

«Негодяи!»

Дрожа от гнева, стукнув по столу, звякая столовыми приборами…

«Найти и наказать!»

Теперь стали понятны (более очерчены) мнение и взгляды капитана, его помощников.

«…на мою персону. Какие… какие лицемеры!»

И это их неуловимое пренебрежение…

«…ни веры, ни морали, ни почтения!»

По-другому стал пониматься мерзкий, скрытый контекст документальных фильмов…

«Неужели я так плох?»

Но…

«Господи! Прости, Господи… я не должен поддаваться эмоциям! Несмотря ни на что, эти люди принесут пользу».

И горечь вперемешку с гневом.

«Вот только я в их взглядах являюсь всего лишь инструментом. Инструментом империи. И как выясняется, не самым лучшим. Господи, прости меня за гордыню!»

Тут и наступила очередь «шустовского».

Это пото́м… пото́м он прочтёт дальше, в дрожании рук роняя листы на пол, подбирая, мутнеющим от давящей слезы взглядом перечитывая. Глыкая стаканом примитивную алкогольную анестезию, не веря и веря, клянясь: «Изведу гадкое племя! И дом Ипатьева проклятый снесу!», затылком понимая, что дом-то тут ни при чём.

А пока ещё были первые приличные стопочки-мензурки. Звенящая ложечка в пустом стакане чая.

Прагматик внутри цеплялся за трезвость, но мысли раз за разом возвращались к какому-то непреодолимому неприятию пришельцев. Несмотря на их взвешенную и разумную оценку взгляда со стороны. Со стороны грядущего. На все недостатки и достоинства управления страной, экономические и политические ошибки… всё, на что ему были «раскрыты глаза».

Но он ничего не мог с собою поделать.

«Всё-таки этот чёртов Черто́в был прав – на первом месте всегда стоит личное мнение… Его мнение – императора, самодержца и просто человека. Эгоизм. Потому что не может любой нормальный человек терпеть и смириться с этим».

Снова сжимались кулаки, и уже разогретой кровью наливалось лицо…

«Те неизвестные из воздуховода вентиляции обсуждали его… осуждали! Смели осуждать меня! С аргументами, которые до обидного ранили своей непреложностью. И это их словцо, уничижающее своей простой обыденности, констатацией равнодушия. Мерзкое слово, которым его называли – м…дак!»

«Багровым подбоем ватерлинии… – выплыло, выползая из дрёмы, – откуда это у меня? А-а-а! Почти булгаковское. Тогда не совсем верно. Хотя, учитывая усиление в районе ватерлинии и спецкраску – вполне в тему!» [72]

За пять часов «Ямал» прошёл свои отмеренные сто миль. Впереди ещё столько же. Ещё пять… нет, уже четыре с половиной, с 20-узловым пожиранием миль.

Вот теперь время показало свою подлую двоякую сущность, двигаясь неуловимыми скачками. Когда глядишь на стрелки, а они едва шевелятся вялыми рожками улитки.

А отвлечёшься, вроде на мгновенье, а на поверку, зыркнув через это «мгновенье» на циферблат – тридцать минут, сорок… целый час уже просвистел. И не заметил… за текущими делами, участием в детализации плана, разговорами-обрывками, приёмо-передачами.

– Дубасов на связи.

– Да, конечно, я сам с ним переговорю, – вскакивая с кресла, следуя в радиорубку.

– Ночью произошёл инцидент, – после коротких взаимных приветствий с ходу начал адмирал, – британский крейсер открыл огонь по рыбацкой шхуне. Есть убитые из самоедов и раненые.

– Скандал?

– Помилуйте. Это богом забытый Север. Пошумят в местных газетах, а там, на самых верхах, замнут и забудут.

Адмирал громко сопел в микрофон и представлялся крайне возмущённым:

– Капитан крейсера заявил, что шхуна пыталась таранить его корабль. Таранить десятитонник этой лоханкой… Полная чушь! Он даже не извинился.

Было слышно, как что-то стукнуло, Дубасов пробормотал проклятия.

«Он там с психу гарнитуру не сломает?» – с лёгкой улыбкой подумал Андрей Анатольевич.

– Ваше предложение как никогда насущно, – тем временем продолжал адмирал, – следовало бы показать кое-кому…