Виталий Останин - Наместник

— Игорь Антошин, — я чуть наклонил голову в знак приветствия. — Я не знал чего ожидать, господин Факко, поэтому подстраховался. События последних дней к этому очень располагают.

— Данное место не лучшим образом подходит для схваток, — ничуть не расстроенно проговорил командор. — Три выхода, хорошая охрана и семьдесят два этажа до земли. Пожалуй, я назвал бы его совершенно не пригодным для схваток.

Зато прекрасно подходящим для таких вот разговоров, верно? Далеко разнесенные друг от друга столики почти исключали возможность случайных ушей, густая листва зелёной изгороди между ними не давала разглядеть лиц беседующих, а навес от солнца спасал от безжалостного южного солнца.

«Поднялся мужчина с выправкой военного, — пришло сообщение от Яньлинь. — Сел за соседний столик. Смотрит по сторонам».

— Да и вы на случай не полагались, командор?

В ответ я получил улыбку уверенного в себе человека. Открытую и спокойную. Лицу госпитальера она очень шла. Немного смуглое, как у уроженца юга Европы, подвижное, с античными чертами. Чёрные волосы подстрижены до короткого, миллиметра в три, ёжика, будто под шлем. И взгляд живой такой, с лукавой хитринкой, в ореоле морщинок. Потомок римлян, короче говоря. Воин, интриган и чёрт его знает кто ещё.

— Глупцы полагаются на удачу, — выдал максиму Массимо.

— Как скажите. Перейдём к делу?

— Конечно. Но для начала я позволю себе уточнить ваши мотивы. Вы ведь заинтересовались деятельностью Потрошителей в Гуанчжоу. Могу я спросить почему?

Из этого я не собирался делать секрета. Особенно с учётом осведомленности командора. Да и смысл скрывать карты, если противнику они известны?

— Здесь находятся два беглых подданных Благовещенского княжества, которых мне поручено вернуть на родину для суда.

— Или казнить на месте?

— Или так, — я пожал плечами.

— И только?

— Что вы имеете ввиду, господин Фокко?

— Вы нашли номер нашего связного, когда общались с семьями пострадавших ванов.

И замолчал, ожидая ответа. Вопрос, на кой ляд я проводил встречи с семьями ванов, не прозвучал, но подразумевался. Кстати, занятно, что он тоже называет их пострадавшими. Как и Алмаз, который с самого начала считал их самоубийцами.

— Родственник сотрудника посольства был в числе погибших ванов.

Я ведь тоже так могу! Читай: это лишь реализация вассального договора — сюзерен обязан защищать своих подданных. Пусть Пётр Лунь формально и не находился в системе координат вассальной присяги, но он ведь был служащим в посольстве княжества.

— А потом вы проверяли закономерности?

Я лишь плечами пожал — ну да! А что такого?

— И новое оружие Потрошителей вас не интересует?

— А вас?

Госпитальер откинулся на спинку стула. Всё что он хотел обо мне узнать, он уже узнал. И теперь должен начать разговор, ради которого эта встреча и была назначена. Только мне не нравилось, что инициатива в беседе принадлежит ему. И я собирался это исправить.

— Вы знали о моём звонке заранее. Следили за мной?

— Вы бы заметили — с вашим-то чувством на опасность.

Ого! А мы оказывается такие осведомлённые! Досье на меня прям собрали! Хотя, чего ждать от службы безопасности.

— Разбросали хлебные крошки специально для меня?

— Вы — основной интересант, так что вашего звонка я ждал больше прочих.

— Каких прочих?

— Какие темы вы обсуждали в беседе с наместником?

Что значит: у тебя свои тайны, а у меня — свои. Ладно. С этим понятно вроде, пусть и не до конца. И не совсем, если честно, сходится. Как он это сделал? Допустим, его агент прошёлся по ключевым фигурам, которых мы с Яо не могли не посетить, и оставил родственникам жертв визитки. Те самые хлебные крошки. Но ведь отец погибшего, у которого мы нашли контакты господина Фа, утверждал, что свой контакт оставил тот человек, который и уговаривал сына на снятие блокировки. Так? Так! Вывод: либо командор врёт, либо он в сговоре с Потрошителями. Либо третье — объяснение совсем иное, ведь версию с крошками озвучил я сам, а госпитальер с ней просто согласился. Даже не согласился, а продолжил разговор с той позиции, что моя догадка была правдива.

Блинский Белинский, как же я запутался с этими тайнами мадридского двора! Почему всё не может быть просто? Ну хоть раз, а! Я бы не возражал против простых решений и объяснений, честное слово!

Стоп! А если всё и правда просто? Что если Потрошители и госпитальеры работали вместе? Ну вот в порядке бреда? Таинственный господин Тень ведь был итальянцем? И Фокко тоже итальянец! И след Ватикана в этих делах с «новым оружием» разглядит даже слепец. Что если всё так: Тень возглавляет разработку оружия Потрошителями, а рыцари обеспечивают проекту безопасность? Затем у подножия Святого престола происходит разлад: Тень с Потрошителями оказываются на одной стороне, а командор — на другой. Фракционная война — обычное дело, особенно в таких организациях, как римско-католическая церковь. И теперь у полковника иная задача. Утопить проект или слить фигуры, его возглавляющие. Предполагая подобное развитие событий, он заранее озаботился теми самыми крошками, да так, чтобы они вывели на него, а не на потрошителей. Я бы сказал — реалистичная догадка! И у меня даже есть способ ее проверить.

— Что вы имели мне сказать, командор? Зачем пригласили на встречу? Вы ведь уже прояснили для себя мои мотивы и мы можем перейти к делу?

— Место, где Потрошители хранят результаты своих экспериментов. Вас интересует?

В десяточку! Антошин, ты молодец! Это фракционные разборки. В принципе, плевать, что меня пытаются использовать, просто нужно быть осторожнее. Катнём ещё шар.

— Какая вам польза сообщать мне эту информацию?

— Это в интересах моего нанимателя.

Ну, конечно! Я и не ждал иного ответа! Но здесь стоит принять оскорбленный вид.

— Мне не нравится, когда меня используют.

— Все друг друга используют. Это основа взаимодействия между людьми от начала времен.

И ведь прав, зараза, по большому-то счёту! Все используют всех. Дети — родителей, родители — детей, начальник — подчиненных, а правитель — свой народ. Только в большинстве случаев этот договор — открытая офферта, а нормальных семьях ещё и взаимовыгодный. А ты мне, мил человек, совсем другое предлагаешь!

— Я не люблю, когда меня используют. В тёмную.

— Понимаю вас, господин Антошин. Что бы вы хотели услышать, чтобы убедиться, что использовать вас в тёмную и у меня нет ни малейшего желания?

Вот прям — ни малейшего! И лицо такое честное! Самые честные лица у профессиональных лгунов и политиков.

— Имя вашего нанимателя, хотя бы.

— Думаю, это справедливое требование, — мой собеседник не раздумывал ни минуты. Он ещё до беседы определил границы для своей откровенности. — Кардинал и Великий пенитенциарий [Пенитенциарий — глава апостольской пенитенциарии, одного из трех трибуналов Римской курии. В функции пенитенциарий, кроме всего прочего, входит исповедовать и соборовать умирающего папу римского.] Павел Пе́тра.