Сергей Нуртазин - Батальон прорыва

– Как же так?! Я же вас предупредил. Он же со мной от самой заставы, – голос Андрея становился громче и злее. – Мы же с ним…

Проскурин заиграл желваками:

– Ты, младший лейтенант, забыл, что такое дисциплина?! Этот красноармеец должен был находиться на боевом посту, а где он был?! Известно ли тебе, что немцы отпускают некоторых пленных красноармейцев из местных по домам? А этот, может, начитался листовок и к немцам побежал, а те его с продуктами и самогоном обратно прислали, чтобы разлагать моральный дух бойцов Красной армии. Я этого не позволю! По закону военного времени предателей положено расстреливать на месте.

Скоморохов поднялся.

– Бондаренко?! Предатель?! Какая же ты сволочь, старший лейтенант…

И без того большие глаза комбата Проскурина расширились еще больше:

– Да я тебя…

Договорить Проскурин не успел. Скоморохов рванулся к командиру батальона, выбил из его руки пистолет, ухватил за ворот:

– Сволочь!

Проскурин попытался вырваться, но хватка у пограничника была железной. Скоморохов занес кулак для удара. От избиения младшего лейтенанта спасли политрук батальона и красноармейцы. Они с трудом оттащили от него Скоморохова. Проскурин поправил гимнастерку, трясущимися руками поднял пистолет, засунул в кобуру. Политрук попытался его успокоить:

– У всех нервы. Нам в тяжелую минуту надо сплотиться. Впереди бой.

Старший лейтенант нервно дернул головой, оттолкнул политрука, одарил Андрея ненавидящим взглядом и со словами: «Я тебе этого так не оставлю!» – скрылся в землянке.

Политрук подошел к Скоморохову, положил ладонь на плечо.

– Держите себя в руках, товарищ младший лейтенант. Все понятно, обстановка сложная, нервы, но вы командиры и должны показывать красноармейцам пример. Кто прав, кто виноват, война рассудит. А сейчас идите, готовьте бойцов к прорыву.

– Мне сначала надо Бондаренко похоронить. – Скоморохов обернулся к убитому пограничнику. Продуктов, рушника и мешка у его ног уже не было. Кто-то из голодных красноармейцев успел воспользоваться суматохой.

Бондаренко похоронили недалеко от позиций рядом с молодым кленом. Забили колышек, к нему прибили обломок доски, на которой вырезали ножом звезду и надпись: «Пограничник Павел Николаевич Бондаренко». Скоморохов подумал, что неплохо бы было сообщить о его смерти деду, но сейчас было не до этого, да и стоило ли огорчать старика в это и без того тяжелое время. Пальцы крепко сжали фуражку с зеленым околышем. И снова в его голове возник мучивший его последние дни вопрос: «Почему? Почему нет Бондаренко, убит капитан Хижняк, погибла Варя и семья Ковальчука? Почему война забрала жизни многих его товарищей и незнакомых ему людей, а он, безродный и никому ненужный детдомовец до сих пор жив и даже не ранен? Почему?» Не знал младший лейтенант, что судьба готовит ему новые испытания.

На прорыв пошли ночью, на «авось», без предварительной разведки, без артподготовки, без поддержки с воздуха, без бронетехники. Атаковали молча, имея на каждого бойца по два десятка патрон и десяток гранат на весь батальон. Скоморохов бежал рядом с политруком. За ними красноармейцы, с которыми он выходил из окружения. Теперь бойцам предстояло вновь вырываться из кольца врагов. Андрей слышал позади прерывистое дыхание, топот их ног. Услышали его и немцы. Вскоре все звуки утонули в треске пулеметных очередей. Длинная цепочка многочисленных вспышек винтовочных и автоматных выстрелов осветила темноту ночи. В небо взмыли осветительные и сигнальные ракеты. Политрук взмахнул рукой:

– За мной! За Родину! Ура!

«Ур-ра-а!» – многоголосо раздалось в ночи, потекло на позиции немцев. В следующую секунду пулеметная очередь перерезала пополам тело политрука. Скоморохов заметил его гибель, но помочь ему уже ничем не мог. Младший лейтенант огляделся, командира батальона Проскурина, который должен был возглавить атаку, рядом не было, а бойцов надо было вести вперед. Любая заминка была чревата последствиями и уносила многие жизни. Что было сил Андрей крикнул:

– За мной! Вперед!

Не сбавляя бега, достигли позиций немцев, в ход пошли штыки и гранаты. Немцы дрогнули. Передышка на занятых позициях была недолгой. Надо было двигаться дальше. И снова вперед. Теперь их встретили огнем пушек и минометов. Снаряды и мины взрывались справа и слева от Скоморохова, падали на землю изуродованные тела красноармейцев, а он бежал словно заговоренный. Андрей надеялся, что судьба и на этот раз будет к нему благосклонна. Не случилось. Рядом рвануло. Острая боль пронзила голову. Горячая волна бросила на землю.

Сознание пришло в полдень, в поросшей редким кустарником роще. Как он здесь оказался? Пришел сам или кто-то его сюда принес, младший лейтенант не помнил. Скоморохов, помогая себе руками, приподнялся, сел. В голове шумело, тошнота подкатила к горлу. Высокий сухопарый красноармеец подошел, сел на корточки, заглянул в лицо, прокуренным голосом спросил:

– Ну что, командир, очнулся?

Скоморохов, превозмогая головокружение и тошноту, огляделся. Рядом сидели и лежали красноармейцы. Его бойцов среди них не было. Скоморохов насчитал семерых. Все из разных частей: танкист, два связиста, младший сержант артиллерии, два пехотинца и… Проскурин. Старший лейтенант сидел в красноармейской гимнастерке и пилотке. Ошибка? Они встретились взглядами. Проскурин опустил глаза. Это был он, теперь у Андрея не было ни малейших сомнений. Но почему в форме рядового? На этот вопрос старший лейтенант ответил сам. Сиплым голосом он обратился к остальным бойцам:

– Долго мы здесь не высидим. Еще немного, и немцы нас обнаружат. Надо сдаваться. Или с нами будет то же, что с ними. – Проскурин указал на большое свекольное поле, край которого начинался неподалеку от рощи. Андрей Скоморохов медленно повернул голову, только теперь он понял, что шум в его голове усиливался от рева танкового двигателя. Сквозь ветки кустов было видно, как немецкий танк, изредка постреливая из пулемета, гоняет по полю десяток красноармейцев. Некоторые из них пытались отстреливаться из винтовок, другие бросали оружие и поднимали руки вверх. Железное чудовище не щадило никого. Пулеметные очереди и гусеницы истребляли бойцов одного за другим. Обветренные губы Скоморохова прошептали:

– Сволочи!

Когда с красноармейцами на свекольном поле было покончено, Проскурин сказал:

– Медлить нельзя. Когда танк уедет, надо идти к дороге. У меня немецкая листовка есть, с ней и пойдем.

Сухопарый поддержал:

– Верно, братцы! Здесь нас немцы могут как куропаток перестрелять, а если сами сдадимся…

Волна возмущения и гнева захлестнула Скоморохова, отбросила в сторону тошноту.