Александр Харников - Севастопольский вальс

Принц вздохнул, обернулся и посмотрел на то, что осталось от нашего лагеря. Потом он сунул руку за отворот мундира и достал запечатанный конверт. Протягивая его русскому полковнику, он сказал:

– Господин полковник, действительно, увы, мы теперь сможем лишь продать подороже свою жизнь – войну в Крыму, как мне кажется, мы проиграли. Вот здесь условия, на которых я смогу уговорить наш военный совет капитулировать. Основное: сохранение наших жизней, имущества и холодного оружия для офицеров, а также хорошие условия содержания для солдат.

– Я согласен довести ваше предложение до моего командования, – ответил полковник Круштшофф, взяв у принца Плон-Плон конверт, – а также на перемирие до того, как будет принято решение. Это при условии, что ваши солдаты не будут пытаться покинуть лагерь, а ваш флот останется в бухте, и с вашей стороны не последует ни продолжения строительства укреплений, ни переброски артиллерии или крупных соединений, ни каких-либо боевых действий.

– Позволено ли будет нам хоронить наших убитых, оказывать помощь раненым и пресекать случаи мародерства? – спросил принц.

– Господин генерал, против всего перечисленного вами мы не будем возражать, – ответил полковник, передав конверт подскочившему к нему адъютанту и взяв в руки деревянную трость с рукояткой в виде птицы.

Принц отдал честь и поинтересовался, как скоро русские дадут ответ на наше предложение. К нашему большому удивлению, Круштшофф произнес:

– Полагаю, что смогу информировать вас о решении моего командования в течение двух, максимум трех часов.

– Но как вы сможете связаться с ним и получить ответ за столь короткое время? – удивился принц Плон-Плон.

– А это уже наша забота, господин генерал, – усмехнулся русский полковник. – Сигналом будут три холостых выстрела из пушки – это в том случае, если ваши условия будут приняты, или четыре выстрела – если мое командование отвергнет ваши предложения. В любом случае я буду ждать вас на этом самом месте ровно через пятнадцать минут после выстрела – или для принятия капитуляции, или для дальнейших переговоров.

Вернувшись в лагерь, принц сразу же отправился в палатку, где его с нетерпением ожидали участники военного совета. Через пять минут он вышел из нее, бросив мне:

– Все согласны, капитан. Впрочем, они согласились бы и на менее щедрые условия капитуляции.

А вскоре, даже ранее, чем ожидалось, мы услышали со стороны русских позиций три пушечных выстрела.

17(29) сентября 1854 года. Евпатория Адмирал Флота Ее Величества Джеймс Уитли Динс Дандас

О полном разгроме французов в Камышовой бухте мне доложил капитан посыльного судна «Дриада», лейтенант Стюарт. Послал я его туда после гибели нашей эскадры в Балаклаве, которая, по договоренностям с французами, должна была стать нашей базой у Севастополя. Евпатория для этого находилась слишком далеко, Круглая бухта была слишком мелкой, и оставались лишь Камышовая и Казачья бухты. Конечно, можно было бы обосноваться в последней, но она была менее удобной и находилась дальше, чем Камышовая. Я посчитал, что французам необходимо потесниться, и послал к ним письмо с требованием перевести половину их флота в Казачью бухту, а также предоставить нам часть территории Камышовой балки под наш лагерь.

По рассказу Стюарта, прочитав мое письмо, генерал лягушатников Канробер побледнел от ярости и процедил сквозь зубы, что ответ он даст на следующее утро, после заседания своего военного совета. Это оказалось, как говорится, скрытым благословением [14] Blessing in disguise ( англ .). – «Дриада» отошла в Круглую бухту и не попала под чудовищный ночной удар азиатов. Зато Стюарт имел возможность понаблюдать за уничтожением наших горе-союзников с холмика между бухтами. По его словам, и на море, и на суше горело всё. Нам повезло, что мы не успели перевести наши войска в те края – в бухте было не более полудюжины наших транспортов, на которых мы помогли доставить французов, да еще полк, который был послан в Балаклаву, расположился лагерем рядом с французами. И, как назло, лорд Реглан как раз до этих событий отправился к ним с инспекцией. Поэтому срочное совещание пришлось созывать мне.

Ознакомив присутствующих с печальными вестями, я вздохнул и сказал:

– Джентльмены, признаемся честно – наша кампания в Крыму проиграна начисто. Надежд на захват Севастополя у нас практически не осталось. Дальнейшее промедление с принятием окончательного решения будет лишь чревато новыми потерями. Так что с точки зрения здравого смысла эвакуация – самый правильный выбор из всех возможных вариантов. Этим мы сбережем жизни солдат Ее Величества и корабли королевского флота. Принять окончательное решение придется мне – лорд Реглан находился в районе Камышевой бухты, и неизвестно, жив он или мертв; а если и жив, то, вероятнее всего, в плену у русских.

Решение военного совета оказалось единодушным – срочно эвакуировать британские войска из Крыма в Варну и Константинополь. Только один командир фрегата – уже не помню, кто именно – попытался возразить:

– Но, сэр, как же нам быть с французами и турками? Даже если мы забьем солдатами все пушечные палубы наших кораблей, все равно мест для всех не хватит. А русские вряд ли будут спокойно смотреть, как мы вывозим войска из Евпатории. Они не упустят возможности разбить нас по частям. Да и непохоже, что Черноморский флот русских не сделает попытку перехватить наши перегруженные корабли во время их перехода в Варну и Константинополь.

– Джентльмены, – строго и нравоучительно произнес я. – А какое нам, собственно, дело до союзников? Пусть их спасают французские и турецкие корабли. Я в ответе за жизни солдат и офицеров британской армии. Разве что если останется свободное место. Но только тогда, когда на берегу не останется ни одного подданного Ее Величества. Да, я понимаю, что наша внезапная эвакуация может вызвать их неудовольствие. Поэтому я прошу всех здесь присутствующих хранить информацию о предстоящей операции в секрете. Им же я сообщу, что эвакуация союзников начнется в четыре часа пополудни; прошу всех придерживаться именно этой линии. Кроме того, необходимо привести морскую пехоту на наших кораблях в полную боевую готовность, чтобы она смогла удержать на почтительном расстоянии тех из наших заклятых друзей, которые самовольно попытаются проникнуть на наши корабли.

Когда командиры кораблей покинули мою каюту, я достал из шкафчика бутылку виски, налил себе стакан и выпил его одним махом.

– Пусть будут прокляты эти свиньи из Лондона, – сказал я вслух, тупо уставившись в иллюминатор, – за то, что они заставили меня влезть в это дерьмо! Но, даже если меня, как адмирала Джона Бинга, приговорят к расстрелу [15] Джон Бинг – британский адмирал, расстрелянный в Портсмуте в 1757 году по приговору военного суда за то, что в сражении при Минорке «не сделал все, что от него зависело». , то я умру с мыслью, что спас сотни британцев от смерти в этой чертовой дыре.