Георгий Савицкий - Позывной «Волкодав». Огонь Сталинграда [litres]

На следующий день Виктора и остальных солдат центральной комендатуры Сталинграда подняли по тревоге. Бойцы привычно разбирали оружие и патроны, рассовывали магазины по карманам разгрузочных жилетов и подсумкам. Лейтенанта Ракитина вызвал сам старший майор Госбезопасности Воронин.

– Над пригородом Сталинграда – Сарептой – девчонки-зенитчицы сбили «Мессер». Самолет пошел на вынужденную, а пилот оказался какой-то важной фашистской шишкой. В общем, Витя, тебе поручено выяснить все на месте и препроводить этого гада живьем к нам в комендатуру. Для дальнейшей передачи в штаб фронта, – проинформировал подчиненного военный комендант Сталинграда. – Вопросы?

– Разрешите, товарищ старший майор… Я ведь не местный, сам из Сталино [11], с Донбасса…

– Ничего, дадим проводника из местных сотрудников, и поезжайте.

– Есть!

Лейтенант Ракитин взял два бронированных грузовика «Опель-Блитц» и покатил по маршруту, который указывал сотрудник местного Сталинградского управления НКВД. Когда лейтенант Ракитин объявил такому же лейтенанту, только из местных, что они направляются в Сарепту, тот не на шутку удивился.

– А что мы там забыли, у гернгутеров?.. – поинтересовался сотрудник Госбезопасности.

– У кого? – переспросил озадаченный Виктор Ракитин. Он и слов-то таких не знал.

– Гернгутеры – это поволжские немцы-переселенцы, – пояснил местный чекист. – Они сначала были вообще, что твои коммунисты – частной собственности нет, все должны были трудиться на пользу общества и получать от него средства к жизни.

– О как! – удивился Ракитин.

– Ага! – кивнул местный офицер НКВД. Мне по долгу службы полагалось ими интересоваться. – Так вот, секта эта ведет свое начало не от лютеровской реформации, а от революционера Средневековья Яна Гуса, и поэтому у них празднуется день сожжения Гуса. Главным основанием их учения есть братская любовь. Труд считался делом необходимым для христианина; все дни в неделе, исключая воскресенья, гернгутер обязан был работать без устали, всякие светские забавы возбранялись вступавшему в братство: ни театров, ни танцев не позволялось. Даже чтение легкого содержания книг считалось неодобрительным делом.

– Чего-то слабо верится, что все так гладко… Они же, как есть – буржуи.

– А вот в этом ты абсолютно прав! Такой общественный порядок не мог удержаться долго. Совсем скоро осталась от него одна формальность. Хоть и жили в складчину, но все же многие из гернгутеров завели на собственный счет хозяйственные и ремесленные заведения и вели сами свою торговлю. Общество разлагалось не без важных злоупотреблений: бывали случаи, что члены братства, получившие от общества какое-нибудь поручение, вместо того чтобы трудиться для общественных выгод, стали обращать в свою пользу то, что должно было вноситься в общественный склад. Гернгутеры утратили прежнее доброе о себе мнение; их стали называть протестантскими иезуитами и ханжами. В наружном виде гернгутера и в речах его все, по-видимому, дышало благочестием, а тайные поступки его часто были вовсе не благочестивы.

– Да, коммунизм может быть построен только на крепкой идеологической и экономической базе, когда народ сам владеет средствами производства – заводами и фабриками, – согласился Виктор Ракитин.

– Это точно!

Два бронированных грузовика пылили куда-то в степь, уже скрылись за холмами заводские трубы и постройки Сталинграда. И вот среди вольных приволжских степей открылась удивительная картина, будто бы лейтенант Ракитин попал сразу же в Западную Европу. Посреди голой и плоской, как стол, равнины открылся вдруг чисто немецкий городок. Красивый, благоустроенный, с улицами, обсаженными тополями, со сквером и фонтаном посреди него, с чистыми домами немецкой архитектуры и с европейским хозяйством огородов и полей. Конечно, за все время существования Сарепты она разрослась, по окраинам выросли вполне русские дома или глиняные беленые мазанки, но влияние немецкой готики чувствовалось особенно сильно в центре поселка, где напротив островерхой кирхи расположилось миниатюрное и какое-то игрушечное здание местной управы – наверное, бывшего муниципалитета.

Гитлеровцы Сарепту почти не бомбили, сосредоточившись на самом Сталинграде. Немногочисленные воронки на улицах были аккуратно засыпаны землей или щебнем.

Странно, но именно этот игрушечный вид и подчеркнутая аккуратность вызвали в лейтенанте Ракитине глухое раздражение. Всего в нескольких десятках километрах день и ночь идет смертельное противостояние с превосходящими силами гитлеровцев, гибнут, но держатся из последних сил солдаты, от мощных взрывов стонет земля. А тут – «европейская идиллия»! По лицам бойцов Госбезопасности было видно, что не только командира обуревают подобные чувства.

В местной комендатуре коллег из Сталинграда уже ждали. Сухопарый, сильно хромающий капитан с массивной тростью в руке приветствовал лейтенанта Ракитина.

– Леонид Степанцов, – представился капитан, пожимая руку. Ладонь у него была по-военному крепкая и жесткая. – Забирайте скорее этого «фрица», а то народ уже грозился над ним самосуд совершить. А то и комендатуру спалят вместе с заключенным!..

Виктору, да и всем остальным были понятны слова раненого капитана. После варварских авианалетов бомбардировщиков Люфтваффе на Сталинград местное население готово было разорвать гитлеровских летчиков на части. И рвало. В нескольких случаях комендантские патрули или местные отряды «ястребков» успевали только забрать изувеченные тела. Мало к кому советские граждане, сталинградцы, испытывали такую лютую, всепоглощающую ненависть, как к «пилотам Штук» – пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» и другой летающей нечисти.

Самый именитый «пилот «Штуки» – командир эскадрильи StG-2 Ханс-Ульрих Рудель вспоминал потом в своих мемуарах:

« Мы должны сбрасывать наши бомбы чрезвычайно аккуратно, потому что наши собственные солдаты находятся всего в нескольких метрах, в другом погребе или за обломками соседней стены.

Пролетая над западной частью города, вдали от линии фронта, удивляешься царящей здесь тишине и почти обычному движению по дорогам. Все, в том числе и гражданские, занимаются своими делами, как будто город находится далеко за линией фронта. Вся западная часть города сейчас находится в немецких руках, только в меньшей восточной части, на самом берегу Волги еще остались очаги русского сопротивления, и здесь идут яростные атаки. Часто русские зенитные орудия замолкают к обеду, возможно, потому, что они уже израсходовали все боеприпасы, которые им подвезли из-за реки прошлой ночью. На другом берегу Волги советские истребители взлетают с нескольких аэродромов и пытаются ослабить наши атаки на русскую часть Сталинграда. Они редко преследуют нас над нашими позициями и обычно поворачивают обратно, как только под ними уже нет их собственных войск. Наш аэродром находится рядом с городом, и когда мы летим в строю, то должны сделать один или два круга, чтобы набрать определенную высоту. Этого достаточно для советской воздушной разведки, чтобы предупредить зенитчиков.