Илья Лагутенко - Владивосток-3000

Каптри одним глотком допивает из кружки остывший кофе и продолжает:

— У жизни, у любой жизни, всегда много вариантов. Обычно мы выбираем только один вариант. Ты тоже до сих пор знал только один вариант своей жизни. Может быть, он неплох, но это не единственный вариант. Владивосток-3000 — это настоящий Владивосток. Куда более настоящий, чем твой.

— Как это? — не понимает Влад.

— Помнишь старую историю об Атлантиде? — включается в разговор Каплей. — Владивосток-3000 — это тоже Атлантида, только скорее… Пацифида. Иногда… очень редко… у человека получается перезагрузить свою судьбу и переключиться на другой вариант. У нас пока слишком мало информации, чтобы делать какие-то выводы, но мы знаем, что иногда… Иногда к нам попадают люди из Владивостока-2000. Как ты. Только вот почему и как именно — мы пока точно не знаем.

Каптри расстегивает рубашку, встает и берется за электрический пластмассовый чайник с логотипом «Завод Изумруд».

— Ну хватит грузить уже гостя, — говорит он. — Может быть, кофе попьем? У меня «Максим». Настоящий, японский — ребята подогрели.

— Ты запарил уже со своим «Максимом». Купил бы кофеварку, делал нормальный кофе…

— Мне такой нравится. Да и ребята подгоняют все равно, не выбрасывать же.

— Знаю я твоих ребят. Контрабандисты! Оборотень, блин, в погонах.

— А кому сейчас легко! — Каптри улыбается. Трое пьют кофе.

— Я слышал что-то… Давно слышал, с детства, — тихо говорит Влад. Он сжимает кружку с дымящимся кофе, но не пьет. Его голос становится необычно серьезным, обычные улично-гопнические интонации куда-то деваются. — Я никогда не верил… У нас в детстве было много легенд — про подводные ходы на остров Русский, про таежных летающих людей на сопке Пидан, про спрятанный в катакомбах секретный флот, но я думал, что все это просто легенды…

— Для некоторых и море — легенда, — говорит Каплей.

— Я всегда думал, что все эти мифы — так, фантастика…

Офицеры молчат.

— Это и есть, — наконец говорит Каптри и замолкает. После паузы продолжает чуть нараспев:

— Это и есть. Фан-та-сти-ка…

В штормовые 80-е и 90-е годы ХХ столетия великая страна оказалась неспособной жить по-старому. Далекая тихоокеанская окраина страны, носившая название «Приморский край» (в самом этом названии уже присутствовало нечто уничижительное — край, окраина, дыра… Тот же самый нежелательный оттенок носила и формулировка «Дальний Восток», содержащая в себе хорошо спрятанное, но все же пренебрежение — сродни выражению «долгий ящик»), жить по-старому тоже не могла. Но жить вместе со всей страной по-новому не захотела тоже. Это был недолгий бурный период пожирания суверенитетов, когда всем скомандовали: «Можно!». Некоторые части некогда единого организма объелись, и их долго еще рвало этим непереваренным суверенитетом. В Приморском крае все сложилось, можно сказать, снайперски четко: идеально совпали место, время, персоналии, желания и возможности. Воспользовавшись моментом, командование Тихоокеанского флота, ранее входившего в систему Военно-морского флота Советской империи, объявило о самостоятельности и провозгласило Тихоокеанскую республику. Метрополии, выронившей из рук рычаги власти и вынужденной из-за событий на Кавказе, в Прибалтике и Приднестровье действовать на несколько фронтов, пришлось с этим смириться, тем более что войсковые части, которыми был буквально напичкан юг Дальнего Востока (от Тихоокеанского флота с его авианесущими крейсерами и атомными подводными ракетоносцами до мотострелковых дивизий и подразделений космических войск), поддержали новую власть и пообещали защищать от любого внешнего врага ее «вплоть до».

Войны, к счастью для всех, не случилось, если не считать смешных попыток острова Рейнеке отделиться и учредить маленький местный Тайвань. Для возвращения Рейнеке в конституционное поле Тихоокеанской республики хватило одного взвода морпехов — выяснилось, что всю бучу с самоопределением рейнековцев заварил один местный полусумасшедший изобретатель. Были еще выступления со стороны удэгейцев и других немногочисленных аборигенов, но они успокоились, получив гарантии сохранения тайги, широкую автономию в составе республики и право заниматься традиционными промыслами — рыбалкой и охотой. Агрессивных поползновений извне не было: Тихоокеанский флот, космические и ракетные войска были хорошим противоядием от подобных соблазнов.

Владивосток всегда был городом неочевидной судьбы. Он мог бы вообще не возникнуть, а мог появиться в другом облике — как английский Порт-Мей или китайский Хайшеньвэй. Однажды в своей истории он уже существовал в качестве «порто-франко», в какой-то период был занят разномастными интервентами; он менял судьбу несколько раз, потому что никакой заранее предначертанной судьбы у Владивостока не было. Он совершал исторические зигзаги с легкостью подростка, путешествующего автостопом и «вписывающегося» в случайные жилища. Военно-морской Владивосток-3000 возник именно так — с одной стороны, закономерно, с другой — случайно.

Позднейшие попытки Москвы объявить новую власть Тихоокеанской республики «хунтой» и «пиночетовщиной» так и ограничились пустыми заявлениями. Даже недоверчивые международные наблюдатели признали, что уровень поддержки власти со стороны жителей республики весьма высок, а с правами человека и гражданскими свободами дело в бывшем Приморье обстоит куда лучше, чем в «материковой» России (сами тихоокеанцы, подобно жителям Камчатки, начали называть Россию «материком»; «поехать на материк» означало поехать в «большую Россию»). Странное сочетание военно-морского порядка и вольницы «порто-франко» (Владивосток вновь стал свободным портом) превратило Тихоокеанскую республику в свободную, веселую, драйвовую, процветающую страну. Это многих привлекало во Владивосток — пожить, позажигать, подышать свежим морским воздухом. Сюда нередко бежали от прогрессирующего безумия московской, да и других мировых властей. Здесь наблюдался удивительный правопорядок, хотя на улицах почти не было видно милиции.

Многие решали остаться здесь навсегда. Владивосток-3000 относился к таким мигрантам тепло. При всех дипломатических миссиях республики действовали специальные службы натурализации, помогавшие получить тихоокеанское гражданство. Действовала специальная программа, в соответствии с которой каждый вновь натурализовавшийся получал не только «подъемные», но и морской надел, как когда-то при царе — земельный. На современном этапе истории борьба шла уже не за деньги, предприятия, участки истощившейся земли или даже нефтяные скважины — а за акватории, на которых можно выращивать неограниченное количество живой, первоклассной белковой энергии. Мидии, гребешки, трепанги, анадары, трубач… Морские огороды выступали настоящим мерилом состоятельности тихоокеанца. Возникло идиоматическое выражение «до последнего яруса» — имелся в виду ярус морского огорода как экономическая единица. Слово «ярус» заменило такой устаревший термин, как «баррель». Вместо «истратил все до копейки» здесь стали говорить «до последней капли моря» (те же слова присутствовали в тексте военно-морской присяги). Марикультура стала одной из основных и даже стратегических отраслей республики. Не случайно на одной из центральных площадей Владивостока появился Дворец марикультуры. Секреты отрасли охраняли силы национальной безопасности. Возникли и смежные, синтетические дисциплины: маринаука и мариискусство.