Константин Калбазов - Полководец [litres]

– Нет больше Матвея. Головы лишили вместе с остальными, – вздохнул Кузьма.

– Понятно. Ладно, пошли вниз, кандалы срубать будем. Ты, поди, еще и все знаешь об охране тюрьмы?

– Знаю, конечно. Все вызнавать и выведывать у меня уж в крови сидит. Вроде и без надобности оно, но по привычке примечаю да запоминаю. Смешно сказать, но помню даже многое из того, что говорили, пока меня на дыбу поднимали.

– А отчего не все?

– Да порой как-то не до того было, – горько ухмыльнулся Кузьма.

Тимофей смущенно хмыкнул. Н-да. Не осознал еще, что все беды их взвода – не от кого иного, как от Овечкина. Пойми он это, и еще неизвестно, как поступил бы. Однако человеку свойственно оценивать других по себе. А Тимофей был уверен, что уж сам-то сдюжит любые пытки.

Пока с него снимали цепи, Кузьма поведал все, что ему было известно о порядке охраны. Сомнительно, чтобы что-то изменилось. Тюрьма находится внутри городской черты, пленники размещены по казематам, особо опасные – в железе. Причин для усиленных караулов нет. Тем более что как ночные, так и дневные улицы изобилуют патрулями.

– Значит, караул состоит из шестнадцати человек, – помял подбородок Клим.

– Пять трехсменных постов и начальник караула, – подтвердил Кузьма.

– А форма у них какая?

– Обычные солдатские мундиры. Тут шведы не мудрят. Это наш боярин норовит выделить – армейцам одно, ополчению иное, конвойной роте третье. Как только для лешаков ничего эдакого не удумал.

– А незачем всем подряд знать, что мы лешаки. Кому надо, тот и так разберется. Ну что ж, Кузьма Платонович, пора домой, – подытожил Клим.

– Давно пора, – отчего-то без энтузиазма подтвердил Овечкин.

Ну наконец-то миновали эти клятые долгие сумерки. Еще седмица-другая, и сюда придут белые ночи. Прямо беда с ними, потому как по их делам нужна темнота. И чем гуще, тем лучше. По стене можно и на ощупь взобраться. А ты попробуй поднимись, когда тебя в любой момент приметить могут.

Караулы сейчас усилены, и самый последний разгильдяй несет службу исправно, не отвлекаясь. Еще бы, коли враг под стенами. Да еще и минимум две трети гарнизонов бастионов находятся на позициях. От греха, так сказать, подальше. Причем без нытья и понуканий. Там же едят, там же спят. Нормальная практика.

Вот только лешакам от понимания этого ничуть не легче. Поди проберись незаметно через стены, поброди по городу, наполненному патрулями. Прихвати языка и вернись обратно. И все нужно проделать за какие-то неполные три часа, потому что потом начнет светать.

В прошлый раз им повезло воспользоваться ходом, прорытым в незапамятные времена с территории русского квартала. Сейчас он наверняка обнаружен и находится под контролем, а то и вовсе засыпан. Ну зачем нужен ход, о котором известно противнику?

Заявить боярину о том, что они готовы прогуляться за стены, – это одно. Ты поди выполни это обещание. Но выхода-то все одно нет, а потому лучше думать над тем, как все провернуть, а не рассуждать о том, почему ты этого сделать не можешь.

– Ну как, Саня, готовы? – спросил подошедший Рыбин.

– Мы всегда готовы, Григорий Семенович, – пусть и тихо, но от того не менее бодро ответил десятник командиру лешаков.

– Вот и ладушки. Ты посмотри по обстоятельствам и по времени. Но если будет возможность, то… У нас там целый взвод как в воду канул.

– Мог бы и не говорить, господин капитан. Я уж с Кругловым побеседовал. Он обсказал, где искать дом того купчишки, коий должен был встречать наших.

– Уверен, что вчетвером будет лучше?

– Чем меньше народу, тем проще проскользнуть.

– Ну, с Богом.

– Не поминай лихом, господин капитан. Пошли, парни.

Добрыня, Елизар и Киря скользнули вслед за своим десятником. Остальные пятеро отправились следом, вооруженные обычными карабинами и штуцерами. Если товарищей обнаружат, они смогут их хоть как-то прикрыть. Мало того что ночь не особо темная, так еще и на фоне неба фигуры на стене будут хорошо различимы. А точный прицельный огонь – это всегда серьезно.

Вроде бы все предусмотрели. Но не суждено им было сегодня войти в Дерпт. Они уже приблизились к стене на расстояние пяти сотен шагов, когда на соседнем бастионе вдруг поднялся шум. Донеслась заполошная стрельба. Тут же встревожились шведы и на их участке.

Ни о каком тайном проникновении в город теперь не могло быть и речи. Поэтому, не обнаруживая себя, лешаки подались назад. И лишь спустя час узнали о том, что их товарищи сами сумели вырваться из шведских застенков и пробраться к своим. Правда, пришлось их прикрывать при помощи пушек. И свои едва не положили, потому как умудрились рассмотреть вражеские мундиры. Ну да хорошо все то, что хорошо кончается. Хотя все еще оставался открытым вопрос с обещанным языком.

– Живой!!! Живо-ой, бродяга!!!

Иван то прижимал к себе Кузьму, то отстранял, жадно вглядываясь в худого, изможденного мужчину средних лет, и снова прижимал к себе. При этом он явно не заботился о том, чтобы соизмерять свои силы, и не замечал, что причиняет бывшему узнику страдания. Впрочем, тот если и кривился, то только когда его не видел Карпов.

Вообще-то у Овечкина низкий болевой порог, и где иной пыхтел бы от натуги, он уже кричал бы благим матом. Но за последнее время у него появилась некая практика по части боли, а потому ничего страшного. К тому же телесные муки сейчас не могли превзойти душевные.

– Иван Архипович, ты бы погодил меня лобызать-то, – наконец произнес Кузьма.

Карпов в очередной раз отставил от себя своего воскресшего друга, а именно таковым он и почитал Овечкина, и обратил внимание на его помятый вид. Как приметил и бинты под одеждой. Хм. И, кстати, вон на груди сквозь ткань начала сочиться кровь.

– Данил!

На зов боярина в палатку тут же едва не вбежал денщик, пребывавший в не меньшем возбуждении.

– Немедленно вызови сюда лекаря Любимова со всем необходимым для обработки ран.

– Иван Архипович… – начал было Кузьма.

– И всем, включая караул, не приближаться к палатке ближе чем на десять шагов, – перебил его Иван.

– Слушаюсь, – выпалил Данила, которого тут же как ветром сдуло.

За палаткой раздались его отрывистые команды. Какая-то суета. И снова ночь наполнилась обычными для воинского лагеря звуками. Причем не спящего. Поспишь тут, когда только что пальба стояла.

– Ну вот. А теперь говори, что хотел, – тихо проговорил Иван, устраиваясь на складном стуле и указывая на такой же напротив себя.

– Так ить ты и так все понял. Виноват я и перед тобой, и перед теми, кто по моей вине смерть принял. Поначалу из-за глупости моей. Потом от слабоволия.

– Я гляжу, тебе в казематах времени себя грызть было мало. Решил и тут продолжить? Ну давай. Грызи. Слушаю тебя, Кузьма Платонович, – откидываясь на спинку и скрещивая руки на груди, предложил Карпов.