Computers - Как один день - 2. Я – Уоми

Подойдя к хижине Пижму, я откинул меховую занавеску, и, пригнувшись, вошел. В хижине был полумрак, очаг почти потух. Пижму, поджав ноги, сидел на нарах напротив входа, а по левую сторону сидел Курбу.

Пижму зло посмотрел на меня:

- Что надо? Зачем пришел?

Я швырнул окровавленное копье перед очагом:

- Вот копье, которое ты, Пижму, бросил в Кунью, свою внучку, когда она принесла тебе мясо. На нем кровь Куньи. Кунья – моя невеста, и я, Уоми, сын Дабу, пришел отомстить за ее кровь!

Пижму вскочил на ноги:

- Щенок, как ты разговариваешь со старшиной охотников?!

- Ты больше не старшина! Ты – вор и убийца!

- Ты, сын собаки, которого мы приняли обратно к себе после того, как тебя прогнали те, с кем ты жил четыре года, и который наплел нам сказку про Дабу! Убирайся прочь, пока я не выгнал тебя из моего дома палкой!

Это было уже слишком, и такое я не собирался ему спускать. Легко перескочив через очаг, я шагнул к Пижму и нанес ему правым кулаком прямой удар в челюсть. Пижму, несмотря на свой немалый рост, отлетел к стене, и, ударившись об нее затылком, грузно сполз на нары.

Курбу, сообразив, наконец, что происходит, вскочил и с боевой палицей в руке бросился на меня. Я не двинулся с места, а лишь повернулся к нему, и, когда он замахнулся, поднырнул под его руку, перехватил ее своей правой рукой и дернул на себя. Он, теряя равновесие, качнулся вперед, и я изо всех сил локтем своей левой руки ударил его в локоть правой, в которой он сжимал палицу. Раздался хруст костей, и Курбу с отчаянным воплем свалился мне под ноги.

Я перешагнул через него и встал напротив Пижму, который уже пришел в себя после нокаута, из угла его рта текла струйка крови – похоже, я немного перестарался и сломал ему челюсть. Мне на какой-то миг стало его жалко, но я вспомнил Кунью, лежавшую с копьем в плече, бледную, с закрытыми глазами, и жалость тотчас исчезла.

- Дед Пижму! Я снова говорю: ты больше не старшина охотников. До завтра ты должен уйти из Ку-Пио-Су, а старики изберут другого старшину. Иди куда хочешь, и забери с собой своего тупого выродка Курбу, а если я еще раз увижу кого-то из вас, вы узнаете, хорошо ли наточен мой нож! – с этими словами я выхватил из-за пазухи свой кинжал и сделал шаг к Пижму. Пижму, сидящий на нарах, привалившись спиной к стене, постарался отодвинуться от меня подальше, вжимаясь в стену. На его лице появился неприкрытый страх.

- И знай, Пижму, через неделю я развяжу ремень и выпущу Хонду из твоего посоха, поэтому постарайся за это время найти себе нору, где было бы удобно сдохнуть!

Повернувшись, я снова перешагнул через Курбу, который корчился на полу, сжимая левой рукой сломанную правую, и вышел наружу.

* * *

Вернувшись на площадь перед хижинами, я опять подсел к костру Карася, Сойона и Азы. Когда я потянулся за мясом, Карась заметил ссадины на костяшках пальцев моей правой руки. Он взял мою руку, поднес к глазам, а затем пытливо взглянул на меня. Я ответил ему прямым взглядом и кивнул. Карась хмыкнул и тоже потянулся за мясом.

- Да, Карась, - ответил я на невысказанный вопрос. – Я мог его убить, но всего лишь велел убираться. Завтра его уже не будет здесь. Нам нужен будет новый старшина.

- Уоми, ты – сын Дабу, тебе виднее!

Я вернулся в хижину Гунды, и тихонько, чтобы никого не разбудить, разделся и улегся на свое место на полу. Прикрывшись теплыми мехами, я, несмотря на страшную усталость, долго размышлял, как же так получилось, что резко изменился сюжет повести, в мире которой я теперь живу? И чего дальше ждать? Что еще пойдет не так? Я боялся, конечно, не за себя, а за Кунью, Наю и всех, с кем теперь был накрепко связан. Наконец, еще больше устав от этих мыслей, я заснул, и мне опять снилась Кунья, здоровая и веселая, она улыбалась, глядя на меня, и говорила: «Уоми, ты очень испугался, когда я чуть не умерла, правда? Ты даже плакал… Не надо за меня бояться, я сильная, я все выдержу ради нашей любви. Только ты будь осторожен, если с тобой что-то случится, я умру!».

На следующий день, на рассвете, когда все еще спали, я вышел из дома и увидел, как Пижму и Курбу, таща за собой санки, направились вниз по течению реки. Наверняка они идут в Каменную Щель, к Урхату, если он еще жив, и к его матери, колдунье Рефе. Впрочем, против Урхату я ничего не имел – он честно (правда, по правилам Пижму) играл против меня, и проиграл. А вот Пижму… Кем нужно быть, чтобы бросить копье в спину беззащитной девушки? Что ж, пусть идут, лишь бы убрались подальше и не мешали нам жить.

Я вернулся в дом, скинул верхнюю одежду, подкинул дров в очаг и присел на нары, на которых, прикрывшись шкурой, спала Кунья. Или только казалось, что спала – как только я оказался рядом, она, даже не открывая глаз, повернулась ко мне, обняла, и, изогнувшись, положила голову мне на колени, улыбаясь во сне. Чтобы не сидеть так, пока она проснется, я осторожно откинул шкуру и лег рядом с ней. Она тотчас же обхватила меня обеими руками, а ее голова с распущенными волосами оказалась на моем плече. Я погладил ее мягкие волосы, и тут обнаружилось, что она вовсе не спит.

- Уоми, - шепотом спросила она, - ты видел вчера Пижму?

- Да. Я поговорил с ним, и сегодня утром они с Курбу ушли вверх по реке.

- Ты дрался с Курбу?

- Если это можно назвать дракой. Он бросился на меня с дубиной, а я сломал ему руку.

- А Пижму?

- Он стал всячески позорить меня и мать Гунду. Пришлось его научить вежливости. Теперь он не меньше месяца вообще будет молчать, а есть сможет только пережеванную пищу.

Кунья тихонько засмеялась:

- Мой Уоми! Любимый! Ты – самый лучший. И все же я рада, что ты его не убил. А когда мы начнем строить свою хижину?

- Очень скоро. Может быть, уже сегодня. Мне надо только подумать, как Дабу нам будет помогать.

- Как хорошо! – и она еще сильнее прижалась ко мне, гладя рукой мою грудь.

Мы уже начали было снова засыпать, как вдруг пронзительные крики прорезали воздух. Я вскочил, подбежал к двери и выглянул – в центре поселка толпились люди. Быстро одевшись, я схватил копье, сунул за пазуху кинжал и, направляясь к двери, оглянулся. В хижине все проснулись, брат Тэкту поспешно одевался, побледневшая Кунья сидела в постели, прикрывая обнаженную грудь шкурой, которой укрывалась во сне. Ее глаза умоляюще смотрели на меня:

- Уоми! Будь осторожен! Я люблю тебя!

- Я тоже люблю тебя, Кунья! Со мной ничего не случится, не бойся! Я – Уоми! – и я выскользнул за дверь.

* * *

На площади собрались жители Ку-Пио-Су, наспех одетые и вооруженные кто чем. Раздавались крики:

- Суаминты! Суаминты!

Проталкиваясь к центру группы людей, где стояли Карась, Сойон и несколько молодых охотников, я, прислушиваясь к разговорам, понял, в чем дело.

Дня три назад младший сын Сойона, юный Сойгу, ушел проверять западни. Он не вернулся к вечеру, но все подумали, что он просто заночевал в лесу. Однако, когда он не пришел и на другой день, четверо молодых охотников отправились на поиски. Они нашли Сойгу у дальних ловушек, мертвого и окровавленного. Убили его, чтобы ограбить. Было похищено все – одежда, оружие, охотничья сумка и припасы, а обнаженное тело бедняги было истыкано копьями. Рядом лежала сломанная стрела с грубым каменным наконечником, по которой и узнали, что это дело рук суаминтов.