Валерий Красников - Божественное вмешательство

Приготовившиеся к смерти лигуры, с радостью стали под его руку. О последствиях того, что Артоген встал во главе армии превышающей по численности мою дружину, и думать не хочу.

Менталитет самих лигуров для меня вообще непостижим: ради своих семей они опустили оружие и проиграли сражение, при этом их семьи тут же стали рабами бойев. Все их богатства перешли к победителям.

Только мои трофеи едва уместились на десяти возах, наполненных глиняной и бронзовой посудой, мешками с золотом в изделиях и монетах, Карфагена, Этрурии и Греческих полисов.

Я щедро оплатил и личные трофеи воинов, выкупив у них трофейные двести кольчуг, шлемы и мечи. Мои дружинники второй день пьют в компаниях щитоносцев вино, подыскивая подходящих воинов, хорошо проявивших себя в сражении. Я решил обзавестись собственной маленькой армией, что бы уменьшить зависимость, хотя бы с точки зрения личной безопасности от влиятельных вождей галлов вроде Артогена и Хундилы.

Хоть с этими, двумя и интересы вроде пока общие, да и симпатии определенные имеются.

Алаш и Сколан, получив немалую долю от захваченной добычи, разговаривая со мной, заглядывают в глаза с обожанием. Но это наводит на мысли о том, что случись черная полоса в битвах или отсутствие таковых, и их отношение ко мне может измениться.

А ведь если не брать в расчет сенонов, то моя армия — это всадники Сколана и крестьяне Алаша.

После сражения многие из всадников Сколана, обращались к Вуделю по всяким пустякам, что бы выведать, в конце концов, согласится ли бренн принять их в дружину, если уйдут они от Сколана. Я выводы по этим фактам сделал, но, не желая сейчас портить отношения со Сколаном, приказал Вуделю избегать прямых ответов на подобные вопросы.

Второй день после выигранной нами битвы почти тридцать тысяч человек стоят у Мельпума, а жители оппидума моих посланников даже к воротам не пускают, обстреливая послов из башенок над ними.

Артоген сразу сказал, что не примут в Мельпуме нового бренна из чужого племени. Сколан с Алашем, обстрелянные инсубрами у ворот, уже предлагали захватить оппидум. Мол, недостойны они моей милости и трусы, коль позволили лигурам грабить себя.

Сегодня утром Артоген намекнул, что бы решал я поскорее. Что он, конечно, готов помочь мне стать настоящим бренном, но его ждут важные дела в Иллирии. «Конечно, отхватил армию лигуров и теперь вполне может обойтись без бойев», — с грустью подумал я, выслушав вождя сенонов.

В общем, сел я на Чудо и ускакал в лес. Хотел один побыть, но Хоэль с Уэном увязались следом.

Реликтовые дубы с густой кроной практически не пропускают солнечный свет. От отсутствия света и подлесок не растет. Кое-где, на освещенных пучками солнечных лучей прогалинах, стелется по земле чахлый терновник и кусты шиповника. Безо всяких дорог по этому лесу ехать комфортно.

Вижу стадо лосей, глазам не верю: лось — великан и лосиха с теленком спокойно объедают мох с дерева, не обращая на нас никакого внимания.

Хоэль не выдержал, вогнал стрелу лосю под лопатку. Сохатый, сделав три огромных прыжка, упал. Лосиха с теленком припустили прочь.

Хотел отругать Хоэля: «Зачем без надобности такого красавца завалил?», — передумал. Теперь можно не торопиться с возвращением. Обед уже есть, а ситуацию у Мельпума лучше обдумывать тут, в тишине леса, чем в шумном лагере.

Компаньоны развели костер и, оставив меня поддерживать огонь, начали обдирать трофей.

Подбрасываю в костер ветки, голова пустая. Хорошо, тихо вокруг, даже птицы не поют. Сидел бы так и наслаждался покоем. Пытаюсь направить мысли в русло проблем свалившихся на мою голову, задаю себе вопрос: «Если взять Мельпум силой, что будет?», — слышу ответ.

— Сеноны уйдут в Иллирию, мстить, а ты останешься сидеть бренном в Мельпуме, пока не найдется кто-нибудь из инсубров, решивший, что неправильный ты бренн: в походы не ходишь, в торговых делах ничего не понимаешь. Или бойи решат, что пользы от тебя никакой, а может, даже, напуганные вдруг тем, что инсубры имеют такого удачливого бренна, решать исправить это обстоятельство. — Вскакиваю, оборачиваюсь — никого рядом нет. Решаю проверить незримого собеседника, спрашиваю:

— И что мне теперь делать? — В ответ тишина. «Если в ближайшее время не предпринять чего-нибудь, действительно воины мои заскучают, а в Мельпуме вообще решат невесть что…», — едва подумал, как услышал над головой смешок.

— Ну, так и предприми. Сам к воротам сходи, постучись. — Смотрю вверх, Понятное дело, никого. Зато напротив вижу огромного мужика одетого в тогу со шкурой льва на плечах. Огромная голова зверя вместо шлема на бородаче. Голубые глаза смеются, лицо в глубоких морщинах. В мускулистых руках дубина из обожженного дерева. Он стоит, опираясь на этот дрын и, кажется, весьма доволен, видя, как я потрясен. — В былые времена Герои обходились без армий, — как ни в чем не бывало, продолжает, — Когда ты, глазом не моргнув, положил на дорогу встречных галлов, о чем ты тогда думал?

— Я тогда вообще ни о чем не думал. Испугался только. — Бормочу в ответ. Гигант снова смеется.

— Страх бывает разным. Он может убить тебя, а может и помочь, как тогда, например. Главное для героя — действовать, во что бы то ни стало, что бы он в тот момент ни чувствовал, и не переживал — герой должен действовать.

Хотел я тут же ответить незнакомцу, но нахлынувшие вдруг воспоминания растворили и демиурга передо мной (Огма — в кельтской мифологии солнечноликий бог красноречия, сын бога знаний Дагда) и лес вокруг.

Слышу другой голос. Детский, знакомый:

— Ал, пойдем с нами на бахчу, — зовет Андрейка, парень на год старше, первым познакомившийся со мной, когда мы с отцом только приехали в деревню Марьино, что в Приазовье. Там отец намеривался отыскать родовые корни, ну а я двенадцатилетний пацан, на время остался предоставленный самому себе.

— Зачем? — Спрашиваю, потому, что действительно не понимаю, что интересного может быть на бахче.

— Ты что, с дуба упал? Арбузы тырить! — Доходчиво поясняет Андрейка, подпрыгивая на месте от нетерпения отправиться немедленно за арбузами. Воровство в нашей семье не только не поощрялось, но и нетерпимо осуждалась на кухонных посиделках. «Вся страна ворует!», — гневался отец, мать поддакивала: «Когда же это прекратиться?», — оба родителя невероятно гордые честью состоять советскими инженерами, регулярно клеймили торговых работников, общепитовцев и пролетариев, по мнению отца, тянувших с завода все, что в доме может пригодиться.

— Ну, не знаю. Воровать плохо, лучше купить, — отвечаю.

— Ты что! Знаешь, сколько их там сгниет? От нас большого убытка колхозу не будет. Мы каждый год на бахчу ходим, арбузами объедаемся. — Аргументы, конечно, еще те, но крыть было нечем. Пошел я с Андрейкой.