Валерий Красников - Божественное вмешательство

— Приветствую посла Этрурии, о чем говорить будем, — Улыбаюсь.

— Здравствуй командир, — слышу в ответ и ушам не верю.

— Командир?

— Старший центурион Алексиус Спурина Луциус был моим командиром. — Наверное, посол обиделся. Показалось мне, что вспомнил он об этом с болью в голосе.

— Да, был я как-то центурионом. Теперь как видишь бренн у инсубров. Что случилось в Этрурии за время моего отсутствия, коль послами посылают солдат? — Смотрит на меня с осуждением. Странный он какой-то, — Как зовут тебя?

— Я Мариус Мастама, легат, командую тремя легионами, — опускает глаза, вздыхает, — Командовал, бренн. — Отец мой — консул соправитель Этркрии. Наверное, он не допустил бы, что бы я отправился к тебе послом. Меня послал консул Септимус Помпа, его-то ты помнить должен. Ведь сам сделал его центурионом.

— Септимус — консул Этрурии? — Я едва на месте усидел.

— Это случилось утром, после твоего исчезновения. В казарму пришел Мариус Кезон и стал похваляться, что разделался с тобой. Септимус убил его. Не сам, мы помогали ему. Потом случилась война с сабинами и самнитами. Консул Прастина потерпел поражение, а Септимус спас второй легион от истребления. Ты просто исчез, а сенатор Спуриний отправился в последний путь. Жена твоя, Спуриния будто видела, что консул Прастина лично подсыпал сенатору яд в вино. Партия моего отца обвинила консула в убийстве, а Спуриния ворвавшись в зал совета, прирезала его как овцу. И никто ей не помешал сделать это. Тогда мой отец стал соправителем, а Септимус Помпа — консулом.

Конечно, эти новости для меня стали полной неожиданностью. Я не стал скрывать радость. Все-таки мой протеже смог сделать головокружительную карьеру, к тому же ребята за меня с центурионом Кезоном посчитались. Смерть Спуриния и напоминание о Спуринии, да еще в таком контексте! Чувствую себя странно. Хочу спросить: Как она? Язык не поворачивается.

— Присядь легат и расскажи, что хочет Септимус. — Мариус не стал кочевряжиться, присел на табурет. Потер колено и заговорил:

— Он просил, что бы я напомнил тебе, что ты центурион и Нобель Этрурии, приглашает тебя увидеть новый Рим, жену и сына.

— Сына!?

— Спуриния родила тебе наследника.

Вот так дела! В какой-то момент ловлю себя на том, что готов прямо сейчас уехать с послом, но тут же приходит ясность — меня «разводят». И Спуриния и сын теперь заложники большой политики.

Надеваю маску равнодушия, спрашиваю:

— Не думаешь ли ты, Мариус Мастама, что я тут же отправлюсь с тобой к Септимусу?

— Нет, командир, не думаю. Септимус метит в тираны Этрурии. Узнав, что ты жив и rex галлов, он теперь сам хочет стать царем тусков, как Тарквинии в старые времена. И не искренен он. Зовет тебя увидеть жену и сына, а сам обманом стал Спуринии мужем. — Наверное, на моем лице отразились переживания от новости, что Септимус спит с женщиной, которая родила мне сына. Собственно, как человек двадцать первого века я должен был бы нормально воспринять такую новость. Признаюсь, что на самом деле, услышать это было неприятно. Мастама по-своему воспринял мои мимические метаморфозы. — Спуриния до сих пор не ведает, что ты жив и здоров. Сам не знаю, как так вышло, но долгое время она тяготилась обществом Септимуса.

— Почему ты рассказал мне то, что обычно послы держат при себе? — Интересуюсь. Мастама, наверное, к такому вопросу был готов. Ответил сразу и без раздумий.

— Я помню, каким ты был командиром и если чужой народ принял тебя, то ты лучше того Септимуса каким он стал.

— Ты обижен на него?

— Нет. Обида слишком мелочный повод для предательства. Я предаю Септимуса, потому, что хочу остаться верным своему народу, Этрурии.

— И что ты можешь мне посоветовать?

— Не ехать. — Просто ответил Мариус.

— Останешься со мной?

— Если позволишь.

— Что с ногой? — Я заметил, что Мариус постоянно трет колено. Да и тему не мешало бы сменить. Односложные ответы не способствуют разговору.

— На консуалиях, под квадригу попал.

— Где? — Само вырвалось, Мариус сказал что-то непонятное для меня. Слава Богам, он сразу ответил:

— В Риме. Сейчас это город Септимуса. Он и на дарах тебе неспроста приказал набить «Септимус — царь Рима». А не давно, когда ты разбил легион Руфуса и Арреций присягнул ему.

— Так чего же сейчас больше хочет Септимус, мира или войны?

— Рано или поздно он нападет. Но не сейчас. Сейчас за его спиной Этрурия, в которой не всем понравятся его амбиции и луканы с Тарентом на юге.

— Тарент?

— Влиятельный город. Два года назад Тарент помог эпирскому Пирру захватить Керкиру и теперь вполне может рассчитывать на помощь Эпира. А Пирр хорошо укрепился в Македонии и сейчас располагает прекрасной армией, солдаты которой выиграли не одно сражение. Септимус разбив компанцев, расширил южные границы Этрурии до лукан. На том бы мог и остановиться. Ведь греки с луканами в давней вражде. Так нет же! Фурии попросили защиты то ли от лукан, то ли от Тарента, и Септимус оставил там две манипулы. Теперь луканы с севера прижаты Этрурией, с юга им угрожают Фурии, а с запада, усилившимся союзом Эпира с Тарентом. И в такой момент сеноны потребовали больше золота!

— Помпа свернул южную компанию и разбил отважного Артогена. Гордец так и не решился обратиться ко мне за помощью.

— Прости меня, но этому обстоятельству я искренне рад.

— Бойи успокоятся и разойдутся по домам. Я уведу инсубров и перезимую в Мельпуме. Септимус поведет легионы на юг, может быть, покорит лукан и затеет войну с Тарентом. И тогда Этрурию можно будет взять «голыми» руками. — Мариус Мастама нахмурился. Не по душе ему пришлись мои выводы.

— Если ты хочешь золото, я готов отправиться в Этрурию и договориться с отцом. Что делать галлам в Этрурии? — На лбу Мариуса капельками выступил пот, он ждал моего решения, будто от него зависела его жизнь. Что ответить ему? Рассказать о пирровой победе? Этрурия — не Рим. То, чего Рим достигал в истории моего мира десятилетиями, наращивая мускулы, Септимус добился за три года. Шансы победить Пирра у него ничтожны. Пирру помогут и луканы и самниты, возможно, вспыхнет восстание в кампании, ну и естественно Тарент в сторонке стоять не будет. Если царь Эпира разобъет Септимуса, то война рано или поздно дойдет и сюда.

— Не ты ли мне напоминал о том, что я центурион и Нобель Этрурии? — Искренне улыбаюсь в надежде, что Мариус расслабится.

— Напоминал. Значит ли это, что ты не поведешь своих галлов в Этрурию?

— Я не поведу. Но возможно ты сам когда-нибудь попросишь меня об этом.

— Клянусь Юпитером, как могу я просить тебя об этом?

«Пути господни неисповедимы», — думаю, а сам беру в руки венец и показываю Мариусу надпись.