Валерий Красников - Божественное вмешательство

— Да, центурион. Я триарий первого легиона. Сегодня буду арбитром состязаний. Нам нужно поспешить.

Я с легкостью вскочил на коня. Уже привычно прославив Богов за очередной дар, заметил восхищенный взгляд Квинтуса. «Ну, хоть что-то умею делать лучше местных вояк».

По городу мы ехали шагом, триарий рассказал, что главная задача арбитра заключается в наблюдении за действиями сражающихся учебным оружием: если пилум попал в скутум, то легионер должен бросить его на землю; получивший укол пилумом или гладиусом, покидает сражение.

Далеко ехать не пришлось. За опоясывающим Клузий рвом, в холмистой излучине Тибра я увидел консульскую палатку и уже построившиеся в три ряда манипулы, стоящие друг против друга. Как пояснил Квинтус, одна сторона атакует, другая — защищается. Что бы не опоздать к началу состязаний, мы пустили лошадей галопом в направлении штаба.

Заехали на холм, где с комфортом расположился Консул: от вида мяса на грубо сколоченном столе у меня заурчало в животе, и тут же получили от вестового приказы.

Квинтусу достались шестая и девятая, мне — первая и двенадцатая манипулы второго легиона Этрурии.

Квинтус уехал, и вестовой уже бегом возвращался к рассевшимся на раскладных стульях офицерам. А я все не мог сообразить, как найти эти манипулы.

Повезло: на штандарте первой же манипулы, стоящей напротив ставки я увидел римские (на самом деле Риму цифры дали этруски) «двенадцать».

Остановив коня между соревнующимися отрядами, приготовился к судейству.

Первая манипула построилась на возвышенности фронтом к ставке. И хоть по численности легионеров в линиях казалась меньше чем в двенадцатой, имела двух центурионов в строю.

Ее первая линия стояла, плотно сомкнув скутумы, подобно ежу, ощетинилась затупленными пилами. Легионеры второй линии стояли в метрах тридцати, сзади. На внутренней стороне их скутумов, я увидел закрепленные пучком облегченные пилы.

Опытные воины третей линии, почти никогда не вступающие в бой, поставили длинные копья (лат. hasta) на землю и стояли расслабившись.

Двенадцатая манипула, выглядела внушительно за счет числа легионеров. Ее первая и вторая линии казались длиннее линий первой манипулы раза в полтора. В третьем ряду рядом с центурионом и вексилярием (знаменоносец от лат. vexillarius , от vexillum — знамя, штандарт) стояли человек сорок.

Наверное, центурион собрал в третью линию только гастатов. Странное решение. Я бы «разбавил» новобранцев, обученными легионерами. Да и преимущество в растянутом строю первой манипулы выглядело сомнительным. Любой атаке нужен «кулак».

Находясь в предвкушении незабываемого зрелища, я забыл обо всем, что приключилось со мной.

Я наслаждался видением воочию не каких-нибудь ролевиков, а настоящих солдат древнего мира. И все гадал кто победит. Смогут ли новобранцы числом одолеть обученных, но не «нюхавших пороха» гастатов первой манипулы?

Наконец буцинатор ставки затрубил, и воздух наполнился криками командующих центурионов. Двенадцатая манипула медленно тронулась с места.

Приблизившись к обороняющимся, метров до сорока, легионеры перешли на бег. Атаковали! Не вышло! На секунду раньше, легионеры первой, дружно бросили в атакующих пилы.

От этого удара многие из атакующей линии рухнули вместе со своими скутумами.

От второго акта захватывающего зрелища, я пришел в полный восторг! После столь эффектно выполненного маневра, отбросив противника, легионеры первой, развернулись и быстро побежали ко второй линии своей манипулы. Одновременно бойцы второй линии сняли со щитов пилы и медленно пошли на встречу бегущим.

Увидев, что «враг» бежит, вторая линия двенадцатой манипулы ударилась в преследование и сильно сблизилась с легионерами первой, еще не ставших в строй.

Их просто забросали дротиками. Потеряв щиты, легионеры двенадцатой падали от метких попаданий и пятились, не зная, что предпринять.

Центурион двенадцатой со своими гастатами участие в атаке не принял. Они стояли на прежней позиции, равнодушно наблюдая за боем.

Я мысленно подводил итоги увиденного, но оказалось преждевременно. Легионеры первой манипулы, взяли в руки деревянные мечи и приступили к избиению деморализованного, сбившегося в кучу противника.

Били с неоправданной жестокостью в лицо, по рукам и ногам. Я невольно представил, что мог бы почувствовать от таких ударов и под шлемом зашевелились волосы. Арбитраж утратил смысл: те, кто в полной мере ощутили на себе удары скутумом или гладиусом, корчились от боли на земле. Другие, видя, что происходит с товарищами, падали сами, так и не вступив в бой.

Буцинатор затрубил отбой, сражение прекратилось почти мгновенно. Легионеры первой манипулы отошли на свою позицию.

С холма, где расположилась ставка, спустился всадник.

Антониус Тит подъехав ко мне, дружелюбно улыбнулся и передал приказ Консула — взять под командование двенадцатую манипулу. А через неделю, ко дню Меркурия (к среде) подготовиться к повторному состязанию с первой манипулой.

Он говорил громко, так, что бы его слова услышал не только я. Потом, тихо добавил: «Мне жаль, Алексиус. Первая манипула — одна из лучших в этом легионе», — развернул коня и поскакал назад.

Какой то червячок внутри терзал сомнениями о грядущей подставе, но поскольку мотива я не понимал, решил пока не заморачиваться.

Антониус сумел привлечь внимание легионеров и около двух десятков из поверженной манипулы, подобрав оружие, уже стояли рядом со мной, ожидая распоряжений.

Поймав взгляд здоровяка с подбитым глазом, я обратился к нему: «Как тебя зовут?»

— Новобранец второго легиона, двенадцатой манипулы, второй центурии, четвертого контуберния (подразделение центурии от 8 человек) Септимус Помпа, центурион! — ответил тот.

— Как зовут центуриона? — я указал рукой на не вступавших в бой легионеров, по-прежнему стоящих в некотором отдалении, но уже обративших на меня внимание.

— Мариус Кезон, центурион!

— Позови его, Септимус, — солдат опустил обе руки, сжатые в кулаки и голову, развернувшись на пятках, побежал исполнять приказ. «Нужно запомнить этого Септимуса Помпо», — мне этот солдат понравился. А то, что его центурион допустил избиение солдат и сейчас на полном морозе стоит со своими гастатами, вместо того, что бы командовать — не понравилось: «Чувствую, проблемки с ним у меня возникнут».

Септимус передал мой приказ Мариусу и уже возвращался, при том бегом, а центурион все еще оставался на месте.

Он что-то сказал окружающим его легионерам, те заржали. Неторопливо, в сопровождении ухмыляющихся рож, он все же соизволил подойти.

Остановившись в метрах трех от коня, уставился в небо, словно не замечая меня.