И Намор - В третью стражу

Девицы вели себя так, словно собирались отдаться Федорчуку «прямо здесь, прямо сейчас», в маленьком уютном кафе, на шатком никак не приспособленном для таких экзерсисов столе. Надо было видеть несчастного Корсакова, весьма далекого от круга людей, способных на такое «раскрепощенное» поведение. Впрочем, и покойного Дмитрия Вощинина он среди таких не числил.

— Прошу прощения, месье, — сказал Корсаков, разводя руками. — Я обознался… прошу…

И в это мгновение на сцене появилось еще одно действующее лицо.

— Раймон, — произнес знакомый уже очень многим голос. — Будь любезен, отошли своих блядей. Я хотела бы обсудить с тобой план гастролей в Италии…

Корсаков мог быть кем угодно, но не узнать женщину, глядящую с множества развешанных по Парижу рекламных плакатов, он не мог. Не настолько уж он был далек от жизни. Не монах, не анахорет, словом, а просто интеллигентный, хорошо воспитанный человек…

А…а…а… я улетаю… и больше к вам не вернусь…

Сон приснился по пути из Бургаса в Ираклион, где они должны были пересесть на итальянский пароход, идущий в Мессину. Приснился, оставив по себе странное ощущение в груди и породив еще более странные мысли. Особенно запомнился полет…

А…а…а… я улетаю… и больше к вам не вернусь… — Она выворачивает руль, и «Майбах» срывается с полотна шоссе и устремляется в свой последний полет… к солнцу, стоящему в зените, в голубизну неба и… в темную синь моря…

Проснулась сама не своя, но потом подышала носом, подумала, выкурила пахитосу и пришла к выводу, что все нормально. Никто ведь ее еще не преследует, и не стреляет по ее «Майбаху», да и «Майбаха» того еще нет. Но обязательно будет и не потому, что ей так хочется «полетать», а потому, что идея хорошая. Богатая идея: красивая машина для красивой женщины… Почему бы и нет?

«Нас пугают, а мне… не страшно».

И в самом деле, страха не было. Колыхнулось что-то в самом начале и ушло — как и не было. Она даже не удивилась, начала привыкать: за полгода-то как не привыкнуть.

Кейт поднялась на палубу, оставив Вильду досыпать, и встала у ограждения фальшборта, глядя на море и встающее над ним солнце.

«Странно, — подумала она, подставляя разгоряченное лицо ветру и одновременно выуживая из кармана летнего пальто небольшую — всего-то четверть литра — серебряную фляжку. — Добро бы одни ужасы снились…»

Но снилось разное. И, обдумав все эти сновидения еще раз — на трезвую голову, так сказать, — Кейт решила, что «не стоит зацикливаться», и выбросила весь этот бред из своей чудной во всех отношениях головки. Красивой, умной, умеющей целоваться, петь под гитару и сквернословить, очаровывать и испепелять взглядом, и много еще на что способной и годной головы. И в самом деле, забыла. Как отрезало. И не помнила до самой Барселоны, куда прибыла четвертого июля, отправив Вильду из Таранто морем в Геную, откуда было уже «рукой подать» — поездом — до Мюнхена.

Вильда уехала. Ее и уговаривать не пришлось, сама вдруг загорелась идеей «проявить самостоятельность» и посмотреть заодно, в смысле «по дороге», все эти — или пусть только некоторые из — замечательные города и городки северной Италии, с весьма увлекательными для читающей публики названиями: Парма, Верона, Брешия или, скажем, Бергамо… Уехала… А Кайзерина продолжила свой путь в Испанию. И вечером четвертого обнимала уже, сгорая от страсти и изнемогая от нежности, своего «Кузена Баста». А потом пришла ночь — жаркая каталонская ночь — плывущая над ними огромной ленивой птицей. Ночь, бродившая в крови хмелем любви, наполнявшая тела и души желанием, опьянявшая, сводя с ума и демонстрируя двум грешникам в истинно католической стране, что есть настоящий Рай.

— А к утренней мессе мы не пойдем. — Улыбнулся на ее, весьма поэтическое, описание их «буйства» Себастиан. — Как думаешь, Кисси, обойдутся они без двух еретиков?

А потом — уже пятого — они гуляли по городу вдвоем, а потом и втроем, но и тогда она ни разу не вспомнила о своих странных снах. Да и с чего бы вдруг? Ей было удивительно хорошо, легко и весело, так с чего бы углубляться в психоанализ? Смеялись как дети. Степан рассказывал «настоящие» английские анекдоты…

С чего же вы решили, сэр, что ваша жена умерла?

Видите ли, сэр, она и раньше была холодна, но хотя бы не пахла…

«Мило…»

Лошадь рассказывала вам, сэр, что получила бакалавра в Оксфордском университете?

Да, сэр.

Не верьте. Она все врет!

«Очень мило…»

— Как, кстати, развивается твой роман с товарищем Рощиным? — Неожиданно спросил Баст и посмотрел на Кисси поверх стакана с белым вином. Трезво посмотрел, смягчив серьезность вопроса лишь улыбкой и выбором лексических единиц.

— Развивается… — Кейт пригубила вино. Оно было выше всех похвал, хотя, казалось бы, ей ли, уроженке одного из лучших в мире винодельческих районов, восхищаться чужими достижениями?!

— А именно? — Баст был вполне невозмутим.

— Проклюнулись через месяц и предложили встретиться. Я бросила им горсть вшей и предложила подумать о чем-нибудь другом.

— Ну и? — Подался к ней Степан.

— А ничего! — Улыбнулась она «рассеянно» и сделала еще один глоток. — Куда они денутся после таких откровений? Информация, как мы и договаривались, весьма разнообразная, но о том, кто им ее поставляет и почему, судить трудно. Этакий собирательный образ… — Усмехнулась она, «переходя к делу». — Не коммунист, но антифашист… не военный, но кто-то имеющий серьезные источники в военном министерстве… Не женщина, разумеется… Такой ужас им и в голову не придет. С креативностью-то у господ товарищей не так, чтоб очень. Думаю, сейчас, когда вернусь в Австрию, будут мне снова встретиться предлагать. Уж больно жирные куски от меня им перепадают.

— Тебе что-то не нравится? — Прямо спросил Матвеев, вполне оценивший и иронию, и все прочее. С ним-то Кайзерина всех тонкостей своего отношения к Сталину и компании ни разу, кажется, не обсуждала, вот он и насторожился.

— Не многовато ли мы им дали? В смысле даем? — Вопросом на вопрос ответила Кейт и бестрепетно встретила «твердый» взгляд Степана.

— Да нет, — покачал головой Баст. — Я думаю, в самый раз. Витя ведь почти то же самое англичанам слил, а мы со Степой через Португалию — американцам. Так что паритет соблюден…

— Ну, разве что…

А вот ночью…

— Сны, — сказал Баст, выслушав ее рассказ. — Сны снятся всем. Нет, нет! — Остановил он ее. — Я все правильно понял и говорю именно о таких, особых, снах, как у тебя. — Он потянулся к прикроватному столику и взял из раскрытого портсигара сигарету. — Мне снится, Степану — только он никому не рассказывает — Витьке Федорчуку…