Сергей Кротов - Ленинград-34

Выяснилось, что конвой состоял из прикомандированных из Москвы, водителем же был личный шофер Агранова. А дело было так: местный водитель обнаружил, что на его полуторке на рессоре переднего правого колеса появилась трещина. Он позвонил в гараж, доложил начальству и оставил машину рядом со входом в "Большой Дом", а сам отлучился. Когда Люшкову, помощнику Агранова, доложили, что нет машины чтобы привезти задержанного Борисова на допрос, тот распорядился взять стоящий у подъезда без дела уже битый час ГАЗ-АА и попросил у Агранова водителя на десять минут съездить в Смольный, тот разрешил. На обратном пути на улице Войкова рессора лопнула, машину повело вправо и она на полном ходу врезалась в стену дома. Борисов, сидящий в кузове, погиб, ударившись головой о кирпичную стену, конвоиры получили травмы.

После этого происшествия Ежов стал у нас главным, Агранов ходит за ним как побитая собака и выполняет все его распоряжения. Дал Ежову допуск к оперативным делам, к агентуре. Надо отдать тому должное, работает за троих. Не знаю даже когда он спит. За четыре дня столько накопал, что иным и за год не под силу. Большой процент сотрудников из классово чуждых слоев: офицеры, полицейские, лавочники и тд. Некоторые из них за казеный счет на конспиративных квартирах устраивают попойки со своими агентэссами, сожительствуют с ними. Сотрудники не знают оперативной обстановки, количество осведомителей измеряется всего несколькими сотнями и это на весь Ленинград. Не документируют работу с агентами: например, после смерти Борисова осталась тетрадь учёта оперативной работы с одной записью: секретный сотрудник Алексей Чаганов и дата — двадцатое ноября 1934 года.

Ни постановки задач, ни отчёта о работе, ничего…

Хотя, если бы у всех сотрудников были такие агенты, как этот Чаганов. Мало того, что безоружный бросился на вооруженного, так еще и отправил нападавшего в нокаут с переломом челюсти и, как позже выяснилось, ключицы. Теперь Леонид Николаев ни говорить, ни писать не может. Так же как и Чаганов с Борисовым по разным, впрочем, причинам. Первый все еще без сознания, второй — в морге, а мы — в тупике.

Правда выяснилось это после того, как две наши самые перспективные версии закончились пшиком. Первую — отрабатывали следователи НКВД и возникла она от того, что в записной книжке Николаева обнаружился телефон немецкого консула, который срочно выехал из страны через границу с Финляндией. Выяснилось также, что подозреваемый посещал латышское консульство. В коммерческом магазине неподалеку от него Николаева опознали как покупателя, который расплачивался за продукты немецкими марками. Но тут почти сразу следствие уперлось в стену: латышское консульство подтвердило, что Николаев обращался по вопросу наследства (его жена, Мильда Драуле была латышкой), а немецкое — собщило, что в списке посетителей за этот год фамилии Николаев не найдено.

Вторая версия была более прозаичной: ревность. Дело в том, что Мильда Драуле год назад работала в архиве, который располагался в том же "малом" коридоре, что и кабинеты Чудова и Кирова. После покушения сразу поползли слухи, что Драуле была любовницей Кирова, а Николаев, в порыве ревности и тд. Вся следственная группа единодушно решила поручить расследовать эту версию мне: у тебя опыт большой в таких делах, а мы сами не местные, мол, погорельцы. Ну, понятно, кому охота связываться с членом политбюро…

Напрямую к Кирову и его подчиненным с вопросами я, понятное дело, не полез, а пошел в архив и нашел приказ заведующего особым сектором обкома (секретаря Кирова) Николая Свешникова от 1933 года о переводе работниц архива Драуле М.П. и Левиной Д.И. в управление тяжелой промышленности и Выборгский райком соответственно, по их просьбе (ну да, конечно, по собственной). Ну а дальше все было делом техники: лучшая подруга Дворы Левиной Катя с радостью приняла приглашение от молодого импозантного (не уверен, что это значит, но звучит красиво) совработника из Москвы пойти в кинотеатр Арс на "Веселых ребят". Затем вино и шоколад на конспиративной квартире (дело-то конспиративное!), бутербродики с колбаской для восстановления затраченных сил и наживка: "А ты слыхала, что сейчас творится в Смольном?".

Если эмоциональный почти часовой рассказ Кати изложить сухим концелярским языком, то Драуле и Левина, каждая будучи замужем, устроили "охоту" за товарищем Свешниковым, одаривая его всяческими знаками внимания, причем их соперничество в этом, однажды привело к натуральному рукоприкладству. После этого к указанным работницам были применены административные меры. Свешников, будучи опрошенным без записи, подтвердил слова Кати. Таким образом, и эта версия отпала.

Сейчас на повестку дня выдвигаются еще две версии: псих — одиночка или группа заговорщиков (троцкисты и зиновьевцы). Меня назначают на "психа", следователей НКВД — на "заговор". Задачи им ставит, почему-то, Ежов: "Провести аресты всех бывших оппозиционеров, для начало из органзаций, где когда-либо работал Николаев…". Да это работы на год! За то у меня работы почти нет: провести психиатрическую экспертизу Николаева пока невозможно. Попробую сегодня провести экспертизу дневника.

Осталось два дня до срока, установленного Сталиным, боюсь что выпрут нас всех, куда Макар телят не гонял, по итогам нашей работы. Ждем чуда…".

В тишине раздался звонок телефона. Па-ба-ба-па, па-ба-ба-па.

— Ежов слушает. — Схватил трубку первым наш неформальный лидер.

— Чаганов открыл глаза.

Ленинград, ул. Старорусская 3,

больница им. Свердлова,

8 декабря 1934 г. 18:30

"Высокий, высокий белоснежный потолок. Витиеватые узоры на карнизах, розетки в углах потолка. Странно, если смотреть только правым глазом, то все прямые линии потолка становятся волнистыми, а если только левым, то эти линии — прямые. Где я? Какое-то бесплотное волнистое существо в белом халате и колпачке заслоняет свет и напряженно вглядывается мне в лицо".

— Больной, как вы себя чувствуете?

"Хм, более своевременного вопроса в данный момент трудно даже вообразить. Как болит голова! Тесным раскалённым обручем эта боль сжимает мой череп, жжет огнём мозг. Как объяснить это словами. Кто я? Где я? Впрочем, с последним более или менее ясно — мы в больнице. Ангел, это несомненно он, ждет ответа".

— Бо-о-льно. — Едва слышный хрип раздается в тишине больничной палаты.

"Взрыв головной боли, отвратительный вкус резины во рту напополам с тошнотворным запахом горохового супа вызывает болезненный спазм желудка. В сознание меня вернуло громкое восклицания мужчины рядом с моей кроватью".

— Ну что тут у вас случилось, нам сообщили, что Чаганов пришел в себя, а он… — грубый властный бас создавал небольшое эхо (вот это аккустика в помещении!).